Синхрогинез - Наталья Федюшина

«Это небезопасно! – кричал он. – У них даже нет водителя! Ну и что, что автоматика! Люди – это самый ценный ресурс, а нас превращают в овощи! »

Но в один прекрасный день его повысили до главного доктора. Я была еще совсем маленькой, но хорошо помнила, что тогда мой отец исчез и превратился в робота. Не в того, что сейчас свободно ходили на работу наравне с людьми. Живая плоть осталась, но сердце умерло. Жизнь людей перестала его интересовать как ценность. Только как ресурс.

Я свернула на улицу Кельн и доехала до перекрестка. Сердце сжалось, когда взгляд скользнул по зданию с надписью «Больница». Когда-то именно здесь работал отец. До того, как произошел взрыв. Тело так и не было найдено. Постройку быстро восстановили роботы-техники. Теперь коридоры стали светлее, а оборудование современней. В этом и вся суть бездушных вещей. Трагедия делает их лучше – модернизирует, а вот людей уже не спасти. То, что сломано, остается таковым. И наука здесь бессильна. Воспоминание о матери нахлынуло волной. Слезы подкатили к горлу.

Не думай. Просто не думай. Не вспоминай.

Индикатор на дороге загорелся зеленым, и машины вновь ринулись вперед. Нельзя было не согласиться, что такое изобретение стало удобным. Любой, кто наедет на линию в неподходящий момент, будет оштрафован и лишен прав, но и это сделали не для людей. Виной всему стали машины, которые получили сознание и сели за руль. Когда индикатор загорался красным и робот продолжал путь, он просто выключался от импульса. Все просто, но аварий действительно стало меньше, как и скорость передвижения машин. Я еще не могла для себя решить, плох ли для людей скачок прогресса? Мы стали делить жизнь с роботами, но согласны ли они были делить ее с нами? Кто знает, о чем в действительности они думали, когда смотрели на примитивные копии себя же. Компания СИНК (создатели) считали, что технологические копии синхронизируются с человеком, повторяя действия, но мышление у них не развито от слова совсем.

Но разве это не напоминало людей. В прямом смысле этого слова. Мы всю жизнь учимся, чтобы попасть в общество по законам времени, к которому не имеем никакое отношение. Нас делают похожими, идентичными, роботами, а не людей. Убивают мышление на корню. Так чем же тогда нам отличаться?

Я увидела, как парень прошел мимо витрины и улыбнулся девушке, которая вытирала с манекенов пыль. Ее щеки вспыхнули. Незнакомка заправила прядь за ухо и вернула улыбку. На душе сразу стало теплее. Даже солнечные лучи перестали быть просто необходимостью, а показали солнечного зайчика на холодной панельной стене и вальс поднявшихся в воздух пылинок.

Чувства! Вот что делает нас не похожими на машин. У нас есть чувства и черта, через которую мы не переступим. У всех разный порог, но у машин его нет. На что они пойдут, ради того, чтобы выжить?

В раздумьях я и не заметила, как повернула на нужную улицу и вдруг увидела того же парня и ту же витрину. Все повторилось с точностью до цвета волос и красных мужских ботинок.

Надо же. Дежавю.

О чем я подумала вскользь и не придала особого значения. Ресторан зазывал всех вывеской: «Настоящее только здесь. Как еда, так и люди». Машин не пускали в этот квартал. Мы стали иммигрантами в собственном городе. Я припарковала велосипед у входа и прошла под вывеской Ирисы. Джесс уже протирала столы. Я подошла ближе и чуть не оглохла от бурчания.

– Хочешь, вылететь с работы? ! Карен, сколько можно говорить! Если мы не будем приходить вовремя, нас тоже заменят машинами!

Я надела фартук и взяла поднос, чтобы расставить на столах соль.

– Пусть заменяют. Наконец хоть высплюсь.

Джесс заправила за ухо зеленую прядь и почесала пробитый нос с сережкой в виде звездочки.

– Знаешь, а мне ведь предложили уехать из города. Говорят, в Райтхаусе официанткам платят больше, чем здесь.

– До тех пор, пока все официантки туда не перебрались, – Я взяла карандаш и завязала им пучок. – Сначала ты, потом и весь квартал. Ассимиляция с райтами пройдет успешно и наши вардийцы исчезнут, а их заменят машины. Человечество со временем вымрет и все. Сказочке конец.

– Теперь понятно, почему у тебя до сих пор нет детей. Ты меня пугаешь.

Я ухмыльнулась и обошла стол. Джесс махнула рукой на мою ухмылку.

– Порой сама себя боюсь.

Хорошо, что шепот никто не услышал. Мы всегда приходили раньше мистера Гарольда и Дикси – мигеры, которой свет не видывал. Вот кого стоило бы заменить. От одного воспоминания зубы сводило. Дикси приходила к обеду и кричала. Может, повод иногда и был, но все же. Я вытерла тряпкой последний стол и потерла руки. Пальцы мерзли. Джесс уже разлила чай. Как раз вовремя. Стоило погреть руки. Вдруг колокольчик над дверью огласил посетителя.

– Что-то рано, – сказала я и чуть не выронила поднос.

К нам зашел синхрогенетик. Тот самый робот, но похожий на людей. Различие было только в радужках глаз. У всех машин – ядовитого цвета травы или сочных листьев. Джесс напряглась. Она точно жалела, что не сходила на черный рынок и не обзавелась глушилкой, о которой часто твердила. Я же скользнула взглядом по человеческим чертам лица, блондинистым волосам, обычной футболке с принтом мультяшной мыши, и вздрогнула от ужаса. В животе робота оказалась сквозная дыра. Такая, что можно было видеть улицу.

– Место – безопасно. Сообщить координаты, – сказал бездушный голос.

– Нет-нет-нет! Проблемы нам не нужны! – запротестовала Джесс, но было уже поздно.

Глаза робота погасли. Руки безвольно повисли вдоль туловища. Подруга бросилась к двери. Послышался звук сирен. А потом…

Я выключилась. Ресторан увяз во мраке. Послышались голоса. Сквозь мутную прорезь удалось увидеть людей в черных шлемах и с красными глазами, словно прожекторами. Я вновь была в своей комнате. На руках неизвестных красовались значки – два перевернутых к друг другу треугольника, у которых нахлестнуты концы. Кто-то поднял меня на руки. Другой ворвался в дверь со словами: «Все чисто. Можем идти». Меня бережно положили на кровать. Грубые ботинки прошлись по серой кофте, и туман продолжил наступать. Хотелось защитить свою одежду, но онемел язык. Глаза слипались, и все-таки удалось увидеть, как незнакомец запнулся на мгновение в дверном проеме. Красные фонари горели, словно взлетная полоса. Сам же образ казался исчадием ада, если тот действительно существует.