В свободном падении - Анна Литвинова

А фокусы продолжались: я хочу, как нынче стало принято, чтоб роды принимал мой возлюбленный муж Василий. Но вот тут уж комиссия встала насмерть: двое биоэнергооператоров, да еще в одном помещении, да плюс в условиях чрезвычайного стресса – мало ли что может случиться! Не бывать этому! В итоге уговорили роженицу, что супруг будет рядом, и он первым придет ее поздравить.

И вот ближе к положенному сроку женщину перевезли в Москву, в *** госпиталь, и положили в предродовую палату. В гостевой домик при госпитале приехали ее супруг и мама. Врач из Калуги должна была появиться в последний день. Отделение под предлогом санобработки закрыли. Рожениц разобрали в другие больницы. В родбригаду включили женщину – сотрудницу комиссии. И вот наступило положенное время.

Что конкретно, в какой последовательности и, главное, почему случилось в тот день, так до сих пор и остается загадкой. В распоряжении комиссии есть лишь записи с камер наружного наблюдения, сигнал с которых предусмотрительно передавался в фургон службы наблюдения, припаркованный на территории госпиталя в ста метрах от родильного отделения.

Камера 1. Периметр родблока

В кадр время от времени попадает мужчина. Это Василий Качалин. Он ходит вокруг здания родблока. Из-за закрытых окон раздаются крики роженицы. Крики нарастают, происходят все чаще и становятся все сильнее. Соответственно и Качалин ходит все с большей скоростью. Временами он зажимает уши, не в силах слышать страданий жены, а в какой-то момент воздевает руки к небесам, словно моля о снисхождении. И тут отдаленные крики женщины завершаются, и через несколько секунд слышен новый крик: младенческий. И одновременно с этим криком происходит толчок, камера слегка сотрясается. В родпалате гаснет свет. Мужчина останавливается и удивленно смотрит на окна. Раздается новый вопль новорожденного. И одновременно с ним и как бы в унисон свет гаснет уже во всем здании. Во всех окнах трескаются и вылетают стекла. Папаша мчится к входу. Третий детский ор – и вспыхивает картина, словно внутри родблока разрывается фугас: из окон вылетают снопы огня, здание содрогается и начинает медленно оседать. Качалин падает на крыльце. Грохот становится нестерпимым. Картинка исчезает, сменяется полосами помех.

Камера 2. Родильная палата

У стола с роженицей – несколько человек в белых халатах. Камера установлена так, что крупным планом видно ее лицо. Оно потное и искаженное только что перенесенной мукой. Раздается шлепок и первый захлебывающийся крик новорожденного. На лице матери отпечатывается довольство. Но в этот же момент здание содрогается – так, что одна из женщин-акушерок даже не удерживается на ногах. В родзале гаснет свет. Новый крик – и одновременно с ним в палате словно бы возникает клуб огня. Крик третий – и среди клубов сора и штукатурки видно, как пролетает потолочная балка. Запись обрывается.

Глава третья

Алексей Данилов

Сименс знает мои требования к помещению, где мне приходится работать. Я прошу его подыскивать мини-офисы с отдельным входом. И еще – чтобы непосредственно из моего кабинета имелся запасной выход. Порой моим гостям бывает неловко столкнуться друг с другом в приемной. К примеру, две дамы приходят приворожить одного и того же мужчину. Ну и натурально в вестибюле встречаются, догадываются, в чем дело, и вцепляются друг другу в волосья. Такой фарс (вместо научного и мистического флера) мне совершенно не нужен.

Другое дело, что я, апропо, никакого приворотного зелья не готовлю и колдовства над фотографиями возлюбленных не провожу. Мой приворот начинается с того, что я определяюсь в личности заказчицы – и, отталкиваясь от нее, стараюсь понять: что представляет собой объект ее желания. И в зависимости от результата произвожу с клиенткой мини-тренинг: как вести себя, чтобы заполучить столь желанного Его. На каких струнах играть, какие кнопки нажимать. Ласковый взгляд и поцелуй украдкой – самое мощное в мире приворотное зелье.

Третье мое пожелание к «гастрольному» кабинету – чтобы у него не было врачебного бэкграунда. А то в Брянске пришлось принимать в бывшей частной стоматологии, и меня всю неделю давила накопившаяся в помещении аура боли и страха.

Наша здешняя приемная расположена, как сообщил Сименс, на расстоянии кварталов четырех от гостиницы.

Я после завтрака отправился туда пешком. По утрам в Энске царит такая же спешка и суета, как в Москве, – только гораздо в меньших масштабах. По свежим улицам свежеумытый и невыспавший рабочий люд бежал на службу. Легкий туман висел в воздухе. Из порта кричал буксир.

Я нашел приемную самостоятельно и легко – я пока еще не забыл топонимику и географию родного города. Сименс уже должен быть на месте – набрасывать последние штрихи перед приемом.

Ему помогала временно взятая на подмогу милая рецепционистка по имени Эля. Она трепетала и краснела перед столичным магом. Я, в своем стиле, первым протянул ей руку. Задержал ее теплую длань в своей. Ей уже сказали, что она в порядке исключения сможет попросить в конце моего пребывания бесплатную консультацию – если все, конечно, пройдет хорошо и маг останется доволен. И теперь она лихорадочно думала, что ей у меня выведать: об отношении к ней Виталика из параллельной группы? Или почему так смущается при виде ее Владимир Андреевич? Чтобы сразу произвести на нее впечатление или, скорее, убить ее наповал, я говорю:

– Виталик не стоит вашего внимания. А Владимир Андреевич слишком стар – охота вам потом ему печально лекарства подавать?

– Так что же делать? – шепчет ошеломленная Эля.

– Ничего. Ждать. Скоро Он придет. Твой, единственный. Он всегда в конце концов приходит.

После столь эффектного фокуса я понимаю, что теперь она моя навеки, и я могу просить у нее все, что угодно: капучино в девять вечера или даже станцевать на столе.

Сименс мою эскападу слушает с улыбкой. Всегда хорошо, когда есть человек, который воспринимает твои способности с легкой долей иронии, не дает тебе зарываться.

Я осматриваю поле ближайшей ментальной битвы. Кабинет в прошлом принадлежал фирме, которая оказывала налоговые консультации физическим лицам. Здесь царит аура порядка, дотошности, точности – правда, с легким и почти безгрешным привкусом жульничества: типа, как бы не заплатить налог на продажу шестилетнего возраста «Тойоты Королы». Но это не зубной кабинет. Обстановка мне мешать не будет.

Я занимаю место в главном помещении. Эля приносит мне чай и булочки. Запах свежезаваренного чая и выпечки, замечено за годы практики, обычно стимулирует разговорчивость, а главное, памятливость моих клиентов.