Аватар судьбы - Анна Литвинова

Конечный вывод Вари был таков – и она готова была его отстаивать и перед Петренко, и перед любыми другими товарищами: ничего страшного в деятельности гуру нет. Никаких государственных тайн отставник не выдает. Никого он не зомбирует и не программирует. Краснобай – да. Ловкий манипулятор и лидер – да. Но не мессия, нет. Есть у него адепты – так что же? Откажется от мобильников и Сети сто человек, или даже тысяча, или пусть десять тысяч – что из того? Или кто-нибудь по наущению отставника вдруг откроет и разовьет в себе экстрасенсорные способности? Пускай. Может, им самим по жизни спокойней и комфортней станет. А крушить вышки сотовой связи или громить магазины «МТС» и «Связной» последователи Зубцова явно не пойдут. И, несмотря на ловкое красноречие и дар убеждения бывшего сотрудника комиссии, миллионы людей от удобств, которые дает сотовая связь и инет, никогда не откажутся. Так что человечество продолжит движение своим путем, какие бы аргументы против этого новоявленный оракул ни приводил.

Однако исподволь Варя продолжала наблюдать за Зубцовым (и другими товарищами из секты). Но и отдыхала, конечно.

Полковник Петренко

Полковник трижды за последний месяц встречался с куратором, и всякий раз Павел Андреевич спрашивал: «Как у вас дела с сектой? » На памяти Петренко, ни один вопрос, который они обсуждали за то время, что он служил начальником комиссии, не вызывал столь горячего интереса. Два раза он неопределенно отвечал: «Работаем», – потому что отвечать было особо нечего. Но вот Варвара доложила ему из Энска по телефону, что они с Даниловым едут в сообщество, на базу. И теперь, когда Сухотин спросил начальника комиссии в третий раз, тот откликнулся: «Павел Андреич, наш человек в секту внедрился». Он думал, что тот примет эти слова к сведению и перейдет к другим темам, но куратор зацепился:

– Что ваш агент сообщает?

– Пока ничего. Как вы, наверное, знаете, в секте запрещены любые мобильные устройства, поэтому он пока молчит. Да и не предусмотрено было, что агент станет выходить на связь.

– Почему это?

Волей-неволей Петренко пришлось раскрывать детали, хотя в отношении любой незаконченной операции он этого страшно не любил.

– Секта собралась вся вместе и находится на, так сказать, летних квартирах. В медвежьем углу, на заброшенной турбазе. Выйти оттуда на связь нашему человеку весьма затруднительно. Мы предполагали подобный оборот, поэтому контактов с центром даже не предусматривали.

– Они все вместе собрались, говорите? – заинтересовался куратор. – В медвежьем углу? А где конкретно?

«А зачем вам? » – чуть не брякнул полковник, но подобный вопрос в их взаимоотношениях был, разумеется, совершенно исключен.

– Бухта на Черноморском побережье Кавказа, – постарался отделаться Петренко.

– А точнее?

«Вот ведь прицепился! » – с досадой подумал начальник комиссии, но вслух довольно сухо сказал:

– У меня есть координаты места. Вас они интересуют?

Когда Варя доложила ему из Энска, куда их зазывают в лагерь, полковник восстановил по карте ее маршрут и точно сориентировался, где она в настоящий момент пребывает.

– Да, перешлите мне их, будьте любезны.

Что оставалось делать Петренко? Когда встреча с куратором закончилась, он прямо из машины отправил ему донесение с координатами места, где, по его расчету, находились в данный момент Варя, Данилов, экс-полковник Зубцов и его приспешники: 44°22’07. 7”N; 38°26’57. 2”E.

Данилов

Ему нравилось быть с Варварой. Наверное, как ни с одной девушкой ранее. Начать с того, что она была сильной, и это его заводило. Сильной во всех отношениях. Он ни разу не играл с ней в поддавки. Не делал скидку, как зачастую с другими, что она слабая девушка и поэтому чего-то не знает/не может/не умеет. Нет, с Варей требовалось играть всерьез: и в волейбол, и в шахматы. И даже в футбол. И плавать, и нырять с маской. А уж в гребле она, профессиональная гребчиха и кандидат в мастера, напрочь его забивала. И на равных с ним взбиралась на кручи и спорила о политике.

Всякое общение с девушкой, а тем более совместная жизнь – всегда состязание. И с Варей был первый случай, когда он не подмял партнершу, не подчинил, не покорил – прежде воля и экстрасенсорные способности тому весьма способствовали. Нет, с Кононовой они соревновались постоянно и потому сталкивались порой так, что даже искры летели. Зато и мирились с такой силой, что домик их в буквальном смысле трещал всеми своими досками, и им приходилось ради плотской любви убегать в близлежащие леса.

Разумеется, то обстоятельство, что вокруг не было столичной суеты и всяческого вмешательства посторонних дел и людей, сильно обостряло обоюдную тягу друг к другу. Что касается Данилова, то он начинал вожделеть Варвару едва ли не при каждом взгляде на нее – большую, но ловкую, мощную, но сильную. Ходила она день напролет в одном купальнике, вся ровно загоревшая – уфф, что за женщина!

Но в мире не бывает полного совершенства. И насколько хорошо было Алексею наяву – на берегу ласкового моря, с любимой женщиной, – настолько более тревожными становились его сны.

Развилка? 2

1962 год

Что произошло с ним дальше, в пятьдесят первом, в оккупированном Энске, Данилов так и не узнал. Взамен, уже на турбазе, в зеленом щелястом домике, рядом с мирно спящей Варварой, он увидел другой сон из той же серии. Потому что происходило все в реальном, до мельчайших деталей, пространстве. С одной стороны, в существующем и очень узнаваемом городе – однако в иной, несбывшейся, никогда не существовавшей действительности.

В этот раз он точно знал, что действие происходит в самом конце октября тысяча девятьсот шестьдесят второго года. Третьей мировой войны в пятьдесят первом благополучно не случилось. Мир проскочил ту развилку. И он, герой сна, благополучно вырос – теперь ему двадцать два.

Да, в шестьдесят втором Данилов, разумеется, еще не родился. Двадцать два в то время было его отцу. Возможно, он снова переселился в него.

И вот он идет по улице Москвы. (А папаня как раз в то время и проживал, насколько помнилось Алексею, в столице, заканчивал университет. ) Точнее, шагает по Садовому кольцу, а еще точнее – по Самотеке, по внутренней стороне кольца, чуть поднимаясь в гору, к Красным Воротам – или, как это место называлось тогда – к Лермонтовской. Слева через дорогу возвышается громада сталинской высотки. По проезжей части несутся автомобили, и они вполне соответствуют времени действия: «Победы», «Москвичи» – четырехсотые, четыреста первые и четыреста вторые. Временами проскальзывают щеголеватые «Волги – двадцать один» (такие, как в кинофильмах «Берегись автомобиля» и «Бриллиантовая рука»), а также старые, еще трофейные «Опели» и «БМВ». Довольно много по сравнению с современностью грузовиков: «ЗИЛов» и даже «КрАЗов». Жужжат троллейбусы. Они и впрямь, как в песне Окуджавы, синие. Пыхтят автобусы – такие же, как троллейбусы: словно со лбом, нависшим над вдавленным вовнутрь ветровым стеклом. Машин гораздо меньше, чем в современности. Садовое кольцо почти пустое, и все авто развивают максимально разрешенную скорость.

Но в тот момент машин даже меньше, чем обычно. И людей на улице тоже немного. Причем всеми владеет если не паника, то чувство, ей предшествующее: некая нервная ажитация и хмурая озабоченность. Все куда-то спешат, хотя спешат каждый по своим делам. И Даниловым тоже завладевает общее чувство: надо успеть, пока не… Но «пока не» – что?

И тут он вспоминает: да ведь его призвали в армию! Ему завтра надо явиться на сборный пункт с вещами. Больше того, в стране объявлена всеобщая мобилизация. Все мужчины призывного возраста должны идти служить. Он, слава богу, заканчивает университет и потому будет взят в армию не как рядовой, а как лейтенант. Зато воевать ему, видимо, придется в самом пекле: согласно ВУС (военно-учетной специальности) он приписан к ПВО, противовоздушной обороне. А до завтрашнего утра ему обязательно надо повидать Ларису. (О, и маму мою звали Ларисой, думает во сне Данилов. ) С Ларисой они только что познакомились. Она запала ему в самое сердце, и он не может уйти на фронт, не повидавшись с ней.

Домашнего телефона у нее нет, как нет его и у Данилова. Они вообще в том времени редкость – имеются лишь в квартирах начальников. Но он при первом свидании записал адрес Ларисы. Она живет бог знает где, на улице Ферсмана. Метро туда еще не провели, оно только строится, поэтому придется ехать от станции «Октябрьская» на автобусе.

Он приближается к метро «Лермонтовская». В подземелье входят и выходят озабоченные люди. Тут Данилов замечает стенд – он такие еще застал, когда был маленьким. В советские времена на подобные вывешивали для всеобщего обозрения газеты. Он, помнится, еще спрашивал у папани, для чего так делают, и тот отвечал не очень понятное: на идеологии мы не экономим, нужно, чтобы идеи партии и правительства доходили до всех, не мытьем, так катаньем.