Успеть изменить до рассвета - Анна Литвинова

Когнитивный диссонанс – этому выражению Варю филолог Алеша научил. Хорошее словосочетание, умное, хотя описывает то же, что и русская народная поговорка: «И хочется, и колется, и мамка не велит».

Вот такие мысли пролетели в голове Варвары в тот краткий миг, что она входила в вестибюль отеля «Маджестик».

Как ни странно, футболист Сырцов уже ждал ее. Невзирая на тяжелейшую недавнюю травму и ссылку во второй по значимости дивизион, выглядел он совершенно преуспевающим. Высоченный мускулистый красавец с голубыми глазами и легкой модной небритостью. Спортивный костюмчик со скромной эмблемой «Гладиатора» носит с таким видом, будто это «Барселона». Борсетка от, разумеется, «Луи Вьюитона» небрежно валялась на столе, запястье оттягивал золотой «Роллекс». Только вчера, буквально, парень бегал во дворе хрущобы в поселке Благодатный, да и сейчас звезд с неба не хватал, – а держится так, будто он бог или, по меньшей мере, полубог, звезда, равная Роналду.

– Выпьешь чего? – небрежно спросил он Варю. И добавил: – Я угощаю.

– Ты капучино пьешь? Закажи и мне тоже.

– Может, чего покрепче?

– Я на работе.

– А я в отпуске. С сегодняшнего дня.

– Поздравляю. Куда собираешься?

– Не знаю. Вася с Лешей зовут на Мальдивы, а Федя на Сейшелы намылился. Еще подумаю.

– Как мама? – поинтересовалась Варя вроде бы светски, но ей в самом деле было интересно. Так трогательно Антонина ухаживала за своим сыном, пока тот был в коме, с таким чувством рассказывала историю своей беременности, родов, первых лет его жизни!

– Да хорошо все с мамашей, сейчас подскочу к ней в Благодатный, бабла ей зашлю.

– Платят тебе вовремя? – спросила Варя. Она хоть и краем уха, но слышала о проблемах в российском футболе, особенно в низших дивизионах, где задержки зарплаты были обычным делом.

– Я же не в «Томи» какой-нибудь, – фыркнул футболист, – «Гладиатор» своим башляет.

Посчитав дебют их разговора разыгранным, Варя перешла к делу.

– Послушай, Игорек, ты мне рассказывал, что, когда был в коме, тебя очень яркие видения посещали. Можешь мне их пересказать?

– Видения! – усмехнулся футболист. – Да то не видения были! Не сон, не галлюцинация, понимаешь? Все как по правде было. Как будто я там в реале был!

– Как в кино?

– Да что там кино! Говорю тебе: как по правде! Будто я сам там находился, все видел и во всем участвовал! Не только наблюдал, слышал, но чувствовал, осязал, вдыхал! От реальности вообще ни разу не отличишь!

– Подробней расскажи, – попросила Варя, но тут припорхнули две девицы – по виду кто-то из обслуги, поварята или посудомойки, но в цивильной одежде. Только что сменились, наверное, и пробрались в холл для чистой публики. Попросили у Сырцова автограф и позволения сфоткаться вместе. Футболист милостиво позволил, но в душе, видно было, весь растекся радостью. Так-то его, похоже, забывать стали, во второй-то команде. Девицы, злобно поглядывая на Варю, немилосердно с игроком кокетничали и, когда снимались, прижимались к нему что есть силы цыплячьими своими грудками. Одна, заметила Кононова, подсунула футболисту листочек бумаги – наверняка со своим телефончиком. Девиц можно было понять: игроки – народ богатый, да и особо не пьющий в силу спортивного режима. Однако Варе трудно себя было представить на их месте в каком угодно возрасте. Смотрела она на них свысока, с умудренным скепсисом. Наприжимавшись к мастеру «ногомяча», девицы наконец угомонились и свалили.

– Так какой вопрос был? – переспросил Сырцов.

– Почему тебе то, что ты видел в коме, не казалось сном или болезненным бредом? – переформулировала Кононова.

– Потому что это ни разу не было ни бредом, ни сном! Ведь когда ты спишь, сплошь и рядом случается всякая чухня или лажа. Видишь ты, к примеру, как по московской улице идешь – а потом, бац, на морском берегу оказался. Или, допустим, на футбольное поле вышел, а там посредине – как будто ворота открываются, а внутри лифт. И перебрасывает тебя во сне с места на место, из одного времени в другое. А если болеешь? С высокой, там, температурой лежишь? И того чуднее видения посещают, кошмарики! Так вот, в тот раз, хоть я и в коме был, ничего подобного. Все строго логично. Если ты сел вместе с командой в автобус и тебе сказали: едем на базу – можешь быть уверен, что именно на спортивную базу мы и приедем, а не в подводную пещеру. А потом видишь, как ты на базе находишься: пошел ужинать, потом ложишься спать, а утром просыпаешься, завтракаешь, идешь тренироваться. И так – день за днем. День за днем, понимаешь? И час за часом. И безо всяких скачков или перерывов. И все четко последовательно. Если вчера было, к примеру, двадцать первое ноября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, то назавтра наступало именно двадцать второе. И именно ноября, и именно пятьдесят шестого, а не шестьдесят первого или две тысячи восьмого. Все текло непрерывно и безо всякой фантастики.

Варя сделала пометку в блокноте. Она и без того хорошо, близко к тексту запоминала по ходу дела рассказ футболиста – однако давно заметила: когда что-то записываешь, добросовестные контрагенты проникаются чувством большей значимости и из кожи вон лезут, чтобы припомнить еще что-то существенное для столь внимательного интервьюера.

Впрочем, центрфорварда подобные мелкие детали – пишет она или не пишет – не волновали. Он если уж разговорился, то долдонил свое – только слушай.

– А потом, говорят, сон – это небывалая комбинация бывалых впечатлений, – высказался Игорек, и Варя подивилась: с ума сойти, вот это развитие у молодого игрока, он походя физиолога Павлова цитирует! Довольный произведенным впечатлением футболист продолжал: – Но то, что я видел, когда в коме был, никакие не бывалые впечатления были. Ничего из того, что тогда во сне испытывал, я раньше никогда не касался. Все было реалистичное – да! Но совсем другое! Не из нашей жизни, не из нашего мира! Например, ты знаешь, как стотысячный стадион гудит?

– Нет, я же не футболист и на стадион редко хожу.

– А я футболист, но на стотысячнике еще не играл никогда. И потом, современные стадионы – что «Маракана», что «Сантьяго Бернабеу» – они орут! Кричат, вопят, скандируют. А тот стадион, что я слышал в коме, – он был небывалый, совсем иной. Можно сказать, социалистический, без ажитации. Когда люди спокойно себя ведут, сдержанно. Так вот, тот стадион не гремел, не вопил – он просто гудел тихонько: буууу. Я никогда такого по жизни не слыхивал, только там, во сне. Или, например, бутсы. Я там кожаными, старинными играл. Простенькие такие, коричневые. И пахнут. Сейчас так бутсы не пахнут. И никакая обувь современная тоже так не пахнет. А там я этот запах впервые почувствовал – только там! – и до сих пор его помню. И вкус, например, тамошнего коньяка армянского. Ты знаешь, я по жизни не пью, но иногда себе позволяю. Так вот, наяву я никогда ничего подобного не пил. Или девчонки тамошние, из прошлого, из пятьдесят шестого года. Я ведь там, во сне, иногда с другими футболистами в самоволку убегал, с разными поклонницами встречался. Вроде бы девчонки как девчонки, а когда их разденешь… – тут глаз игрока хищно блеснул, – они пахнут по-другому, чем современные, дезодорантов ведь тогда не было, они по-своему, по-натуральному пахли. И трусики-лифчики у них такие, знаешь… Совершенно олдскульные, как из какого-то музея, просто тряпочки, более-менее по груди или по заднице скроенные… Так что не-е-ет, это совсем не сон был!