Осиновая корона - Юлия Пушкарева

– Знаю, миледи. Это Вы извините меня. – (Бесцветные губы мастера Нитлота растянулись в улыбке. Он опять пожирал Уну глазами – будто увидел привидение; Индрис многозначительно кашлянула, и эхо гулко отпрыгнуло от каменных стен). – Не хотел напугать. Не позволите ли к Вам присоединиться? Я варил са’атхэ около семидесяти раз и мог бы подсказать, какие ветви лучше подходят… Советую нижние, а ещё – те, на которые больше попадает лунный свет.

– Са’атхэ?

– Зелье, укрепляющее воинские силы. У нас его ещё зовут «Глоток храбрости». – (Волшебник улыбнулся ещё шире – с нотками заискивания). – Надеюсь своей помощью исправить утреннюю грубость. Всё-таки я приехал, чтобы понаблюдать за Вашим обучением, а не чтобы… ставить Вас в неловкое положение. Простите ещё раз.

– Зануда, да ты говоришь как придворный! Ох уж мне этот Энтор, – пробормотала Индрис себе под нос. Мастер Нитлот не удостоил её ответом. Уна видела своё отражение у него в зрачках, под редкими ресницами.

«Глоток храбрости». Это зелье уже сейчас не помешало бы ей – как его ни назови.

– Разумеется, господин Нитлот. Пойдёмте с нами.

– Благодарю, миледи.

Маг прижался к стене, вежливо пропуская её вперёд.

– Готовить зелье Вы тоже мне поможете?

– Если Вы не будете возражать.

– Если я не буду возражать, – невозмутимо поправила Индрис. – Я всё ещё наставница леди Уны. Но это так, к слову.

Уна была уверена, что всё происходящее, включая «соперничество» за неё, – лишь искусно подготовленный спектакль. Выпрямив спину, она шла по знакомому пути: лестница, коридор, ещё одна лестница, переход в центральную башню… Факел мастера Нитлота чадил, тускло освещая гобелены, картины и гербы с пучком осиновых прутьев. Над проржавелыми доспехами её прапрадедушки – лорда Тилмуда, редкого среди Тоури силача, – образовалась паутина, и жирный паук копошился в ней, нисколько не боясь шагов и света. Сколько мух за это лето окончили тут свои дни?

– Для меня помогать Вам – это честь. И всё же я знал человека, который был бы лучшим наставником для Вас в искусстве изготовления зелий и снадобий, нежели я, леди Уна.

Слишком неуклюже. Индрис могла бы помочь своему «другу» придумать что-нибудь поизобретательнее.

Уна не обернулась и не замедлила шаг, крепче прижимая к груди сумку.

– Кого, мастер Нитлот?

– Вашего дядю.

Ну что ж – можно хотя бы не прикидываться дурочкой, делая вид, что она не понимает, о каком именно дяде речь.

– Вы знали лорда Альена?

– О да, довольно близко. И…

– Я не знала его, – перебила Уна, почти бегом пролетая очередной коридор. Страх гнал её, как лань на охоте; добраться бы уже до матери и до этих проклятых зарослей ежевики, не хочу обсуждать это, не хочу знать, не надо… Дар, наоборот, тянул совсем в другую сторону. От присутствия бледного волшебника зеркало нагревалось, сыто впитывая силу. Пожалуйста, только не сейчас. – И не могу судить о его талантах.

– Но, миледи, я хотел бы…

– Чуть позже, господин Нитлот, лучше завтра, прошу Вас, – протараторила Уна, мысленно считая шаги до обеденного зала, где ждала мать. Ещё примерно двадцать… пятнадцать… десять… а вот и двери, чудесно. – Я устала, и мне нужно сосредоточиться. С удовольствием выслушаю всё, что Вы собирались мне рассказать о лорде Альене, но завтра, завтра.

«С удовольствием»? Это вряд ли.

Тётя Алисия говорила о Ривэне, лорде Заэру – его ближайшем друге. О том, кто знает его судьбу. Он тоже в Дорелии. Знакомы ли они с этим бледным, так метко прозванным Индрис Занудой? И если да – стоит ли…

Мастер Нитлот издал невнятный звук за её спиной, однако было поздно. Уна перешагнула порог; мать поднялась ей навстречу.

Леди Мора устроилась у камина и грела ноги, поставив их на обитую бархатом скамеечку. Как только она встала, скамеечку услужливо отодвинула Савия. Мать с прищуром взглянула сначала на Уну, потом – на обоих волшебников, но ни с кем не поздоровалась.

– Опаздывать – дурной тон, господа. Особенно ночью. Особенно в чужом доме. – (Она демонстративно зевнула, прикрыв ладонью рот). – Ну что, мы идём наконец? За земляникой – или что там вам нужно? ..

***

Ночь была тихой и влажной: отяжелевший за день воздух отдыхал от дождя. Над башнями Кинбралана и чёрной громадой Синего Зуба мерцали мелкие, до обидного далёкие звёзды. Они разбрелись по небу, будто непослушные козы или овцы, а пастух – рожок месяца, – казалось, отчаялся их согнать.

Пройдя по подъёмному мосту, Уна зачем-то оглянулась. Кинбралан коряво возвышался над зубцами стены, в темноте почти срастаясь со скалой позади себя. Уне впервые подумалось, что в его стремлении приникнуть к Синему Зубу есть что-то трогательное – как если бы чудовище, позабыв ненадолго о своей чудовищной сути, льнуло к хозяину. Дракон или, например, оборотень – к человеку.

Уна вздохнула и снова посмотрела вперёд. Тропинки сетью сбегали вниз по каменистым холмам, сливаясь в подъездную дорогу; сейчас она еле проглядывала из мрака и была совершенно пуста. Дальше по ней, на юго-востоке, чернел небольшой лес Тоури. Охотничьи угодья дяди Горо, теперь – ничьи. Оттуда, как и предсказывала Индрис, донеслось надсадное уханье совы; почему-то это заставило Уну улыбнуться. Часто ли совы тревожат по ночам крестьян Делга и Роуви? Их деревушки – с другой стороны от леса, в низине ещё восточнее; наверное, крики лесных птиц дотуда не долетают. Как, впрочем, и возня нетопырей в усыпальнице и заброшенных башнях.

Всё-таки есть свои – странные – преимущества в том, чтобы быть леди Кинбралана.

Крестьяне рано ложатся. Сейчас они, должно быть, уже спят в своих хижинах, закончив работу на полях; спят и видят мирные сны. Им не нужно собирать серебряным ножом листья ежевики, чтобы потом высушить их и растолочь пестиком. Не нужно учиться варить зелья (похлёбки на семью ведь вполне достаточно), с ужасом ждать людей наместника Велдакира и отворачиваться от правды в молочном тумане зеркал… Точнее – собственного зеркала. Зеркала на поясе, дарованного магией и огнём.

Идти нужно было в другую сторону – на запад. Уна свернула на тропу и пошла первой, ни у кого не спрашивая разрешения; Индрис молча подала ей масляную лампу. Мастер Нитлот нёс факел; никто из них почему-то не стал прибегать к заклятию, чтобы сделать свет ярче. Наверное, из-за присутствия матери. Или просто – из-за ночного покоя и всеохватной тишины, которую страшно нарушить.