Ревность волхвов - Анна Литвинова

Хоть моя свободолюбивая натура не приемлела менторский тон Вадима и на языке вертелось какое-нибудь язвительное замечание, я счел благоразумным не устраивать бунт на корабле в самом начале экспедиции, поэтому лишь кивнул, получая из рук самопровозглашенного руководителя рацию. Точно так же поступил и лысый бухгалтер Иннокентий.

– По машинам, господа! – провозгласил Вадим. Чувствовалось, что он умеет и, главное, любит командовать. – С богом!

Мы расселись и помчались.

Вадим, рулящий головным джипом, задал стремительный темп. Мы неслись со скоростью сто сорок, презирая знаки об ограничениях и населенных пунктах. Наше счастье, что гаишники в Подмосковье оказались ленивыми и дрыхли перед рассветом. Частенько Сухаров, презрев экономию батареек, выходил в эфир: «На выезде из Солнечногорска большая яма на правой полосе. Как поняли меня? Прием». Мне показалось, что Вадиму просто нравилось – совсем по-детски! – отдавать команды в радио, словно он танковую колонну возглавляет.

Я рулил, а Саня вытянулся на разложенном почти горизонтально переднем сиденье и рассказывал мне о наших спутниках. Начал он с лысого финдиректора Иннокентия Большова.

– Вот он едет с нами, – со злорадным удовлетворением проговорил Сашка, – и не знает, что ему – крындец.

– В каком смысле «крындец»? – Я на секунду оторвался от стремительно несущейся мне под колеса полузаснеженной дороги.

– А в таком, что скоро Вадим его выгонит с волчьим билетом. А может, и еще чего похуже сотворит.

– За что?

– Большов – ворюга. Бабки у фирмы скоммуниздил. А это значит, – полулежащий Александр назидательно поднял палец, – что наказал деньгой Вадима. И Петра Горелова – тоже. И в меньшей степени ихних жен. (Они тоже долю в нашей прибыли имеют. ) И, отчасти, даже меня… Наша фирма, – пояснил он, – по форме собственности – акционерное общество закрытого типа. Основной акционер Вадим, потом Петя, потом ихние женушки, затем остальные сотрудники.

– Зачем же Большова, раз он вор, с собой отдыхать взяли? – удивился я.

– Я ж тебе говорил: мы в эту поездку еще летом собирались. Тогда к Кену вопросов не было.

– Могли бы с ним и в Москве разобраться.

– Ха! Тогда два места в коттеджах пустыми останутся. А Сухаров денежки считать умеет… И, прошу заметить, Иннокентий пока не в курсе, что Вадим про его художества знает. И никто ни о чем не знает, только я да Сухаров…

«Значит, ты Иннокентия заложил», – чуть не выпалил я, но вовремя прикусил язычок. А мой румяный друг продолжал разглагольствовать:

– Может, Вадим для Большова какую-нибудь особенную кару готовит? Оч-чень в духе Сухарова – неожиданная расправа. Когда жертва ничего не подозревает, расслабилась и не ждет разборки. Не исключу, если Вадим нашего финдиректора на съеденье полярным волкам бросит или в вечную мерзлоту закопает.

…Через три часа пути, уже далеко за Тверью, мы устроили первый привал. Съехали на заснеженную второстепенную дорогу, на багажнике моего «аккорда» разложили провизию, осветили импровизированный стол фарами двух других машин. Зимняя ночь нехотя и не спеша сменялась рассветом. Наконец-то я увидел всех своих партнеров по поездке (за исключением, напомню, Светланы и Олеси, отправляющихся в Финляндию самолетом). Из «Лендровера», помимо уже виденного мной Вадима – директора фирмы и самопровозглашенного командира пробега, – вышел его партнер Петя. (Петр Горелов – узнал я его по фотографии в финской анкете, – тридцати семи лет, женат, образование высшее, окончил Архитектурный институт. )

Горелов являл собой полную противоположность своему другу и старшему партнеру Сухарову. Хотя был он столь же высок, зато обладал худым, даже астеническим сложением. Тонкие и довольно красивые черты лица почти все время озаряла ироническая улыбка – словно он вот-вот произнесет что-то смешное. Длинные волосы сзади были забраны в косичку. Я обратил внимание на его тонкие, нервные пальцы, красные от мороза. И по дружелюбному рукопожатию, и по улыбчивому взгляду чувствовалось, что он в отличие от Вадима не любит, да и не умеет быть руководителем и охотно пребывает в тени своего партнера. Словом, даже внешне Петр был типичным мозговым центром или, как стало модно говорить сегодня, «креативщиком», или «криэйтером».

Петю сопровождала жена – почти такая же высокая, как и он, и худая. Звали ее Женей (Евгения Горелова, вспомянул я анкету, в девичестве Подольская, тридцати шести лет, образование высшее, окончила Второй мед, временно неработающая, детей нет). Я сразу обратил внимание на ее необычную красоту. Тонкие, выразительные черты лица, огромные черные глазищи. Она походила на юную Монику Витти из старых итальянских фильмов. Или на молодого Бориса Пастернака – родись он женщиной. Однако губы ее при этом были такой пухлости и яркости, что превосходили, пожалуй, саму Анжелину Джоли. Ее красота меня оглушила, и я сразу понял, что готов на все, лишь бы… И плевать мне на то, что она почти на десять лет старше! Но увы – рядом маячил этот ее муж…

Женя оказалась – что странно для женщины – совсем не словоохотливой. За все время завтрака я услышал из ее прекрасных уст, пожалуй, не более двух фраз.

В головном «Лендровере» следовала еще одна женщина по имени Настя – супруга директора фирмы. (Я невзначай, благодаря визиту в посольство, оказался в курсе самой сокровенной тайны женщин, путешествовавших с нами: я знал их возраст! ) Анастасии Сухаровой было тридцать восемь, однако выглядела она максимум на тридцатник, и я спросил себя, делала ли она уже подтяжку или ограничилась пока ботоксом, массажами и пилингом. Настя, в противоположность Жене, оказалась болтлива. И, под стать своему мужу, имела пару-тройку лишних килограммов. Впрочем, дополнительный вес даже шел ей – все равно она была живой, спортивной, румяной.

Да, двум директорам – генеральному и творческому – повезло с супругами. Хороши были обе – и пышногубая худая Женя, и плотная, розовощекая Настя. Мужья, кажется, ценили их – я понял это по тем коротким взглядам, которые они время от времени бросали на супружниц. Петя трогательно ухаживал за Женей: то кофе наливал, то бутерброд протягивал. Она царственно принимала его знаки внимания. В другой парочке ухаживающей стороной, напротив, была женская – в лице Насти, а Вадим благосклонно принимал ее заботу. Вдобавок я заметил, что не только между супругами, но и внутри данной четверки царили дружба и взаимопонимание. Видимо, наша поездка (надо спросить Саню, прав ли я) была для них, четверых, далеко не первым совместным путешествием. Временами они расточали улыбки, намеки и шутки, понятные только им.