Истории надежды - Хезер Моррис

Другим моим спасением стала школа. Поскольку с первого по шестой класс у нас было всего четыре классные комнаты и менее пятидесяти учеников, друзей найти было нелегко, и дружила я как с девочками, так и с мальчиками. Большинство детей приезжали в школу на автобусе и сразу после занятий на нем же уезжали, поэтому поиграть после школы не удавалось. Мы с братьями добирались до школы пешком – к нам автобус не ходил. Огромное удовольствие доставлял мне путь до школы зимой, когда лужи на проселочной дороге покрывались льдом. Я разбивала лед каблуком ботинка и из-за этого частенько проводила остаток дня в мокрых ботинках и носках.

Мужчины были мужчинами. Женщины, в общем, были женщинами, но не такими, одной из которых мне хотелось бы стать. Ничего нет плохого в том, чтобы быть домохозяйкой и воспитывать детей, если вы этого хотите. Однако в 1950–1960-е годы женщины вроде моей матери, моих тетушек и других местных женщин изредка жаловались на свою судьбу. Они завидовали своим мужчинам, хотя я не понимаю почему – те работали днями и вечерами и казались мне такими же грустными и неудовлетворенными, как и женщины. Единственное различие, которое я могу припомнить, – это то, что мужчины не докучали своими жалобами. Не забывайте: я жила в сельском районе Новой Зеландии и не знаю, какой была жизнь новозеландских женщин в крупных поселках и городах.

Я очень горжусь Новой Зеландией. Это первая в мире страна, где женщины получили избирательное право. С 1997 года в стране сменились три женщины премьер-министра, что является огромным достижением. Дженни Шипли и Хелен Кларк проложили дорогу нынешнему премьер-министру, Джасинде Ардерн. Джасинда воплощает в себе все необходимые лидеру черты, особенно в современных условиях пандемии COVID-19. Ее отзывчивость, человечность, способность прислушиваться к жителям своей страны делает ее объектом зависти других стран: ее видят, ее слышат, и она сама умеет слушать.

Детей надо видеть, но не надо слушать. Такого правила придерживались в моем детстве все взрослые, за исключением одного человека, моего прадеда. Как подумаешь, становится грустно, что никакие другие члены семьи не хотели выслушать нас. Если и говорили с нами, то очень мало, на ходу и, уж конечно, не давали советов и не делились мудростью. За исключением моего прадеда – и от случая к случаю, также моего спокойного, задумчивого отца, если он был в настроении и ничем не занят.

И еще была моя мать. Мне известно о том, что часто отношения матери с дочерью бывают сложными. Мои отношения с ней я назвала бы практически не существовавшими. Она заговаривала со мной только тогда, когда надо было дать какое-то поручение. Не чувствуя к себе любви, я отлынивала, отказывалась убирать со стола за братьями, приготовить им завтраки в школу. Отлынивала от выполнения домашних дел, жаловалась. Моя мать следовала примеру своей матери, моей овдовевшей бабки, жившей напротив нас по другую сторону сельской дороги. Кузены и кузины, дяди и тети тоже жили неподалеку. Разросшаяся семья была разбросана по небольшому поселку.

Начиная с моих лет десяти мне вменили в обязанность по дороге из школы заходить в дом прадеда и прабабки, чтобы узнать, не надо ли им чего. К этому времени моя мать уже побывала там и приготовила им еду на вечер, которую они потом разогревали. Прабабушка всегда была в доме: или возилась на кухне, или позже, когда здоровье у нее стало сдавать, лежала в кровати. Она редко разговаривала со мной, но смотрела на меня с выражением жалости. Точно так же на меня смотрели бабушка и мать. Я была девочкой. Мать много раз говорила мне, что лучше бы я родилась мальчиком, что, будучи девочкой, я обречена на тяжкий труд, на несвободу. Моим братьям повезло больше: у них, в отличие от меня, есть возможности исследовать мир.

Когда я была подростком, моя мать советовала мне больше времени проводить с одним или с двумя местными мальчиками. Я не понимала зачем, ведь я виделась с ними столько времени, сколько хотела. Мне вполне хватало одного дня общения с ними, и на следующий день мне уже было с ними неинтересно. Однажды мать сказала, что меня пригласили на обед к соседям. Мы никогда не ходили в гости на обед. Время от времени, когда мужчины работали на соседней ферме, мы собирались там семьями за общей трапезой, но меня никогда не приглашали одну на обед. На мой вопрос: зачем это? – мать ответила, чтобы я провела время с одним из сыновей и ближе познакомилась с семьей. Я знала их всю жизнь, что еще можно было узнать? Но мне велели пойти, и точка. Я поделилась сомнениями со старшим братом, близким другом того парня, и спросила, что он об этом знает. Не привыкнув ничего утаивать, он сказал мне, что наши матери хотят свести нас. Если мы поженимся, то для наших семей это будет хорошая партия. Итак, я сделала то, что мне велели, и пошла на обед в семью того парня. Его мать готовила лучше моей матери.

Но примерно через год, скопив достаточно денег, я сбежала в Австралию. Мне еще не исполнилось восемнадцати. И до тех пор, пока я не вышла замуж и не родила ребенка, моя мать не фигурировала в моей жизни. Спасало то, что я жила в другой стране. Даже после того, как я родила еще двоих детей, защитила диплом и нашла хорошую работу, она по-прежнему обращалась ко мне в письмах как к миссис Моррис (фамилия моего мужа). У нас никогда не было доверительных разговоров о личном. Оглядываясь назад, я понимаю, как повезло мне, что в детстве у меня был человек, который разговаривал со мной: мой прадедушка.

Независимо от погоды я обычно заставала прадедушку на задней террасе, где он сидел в большом уютном кресле, поставив ноги на скамеечку. Рядом стояло кресло прабабушки, хотя я редко видела, чтобы она в нем сидела, – наверное, это бывало днем, когда я училась в школе.

Когда я выходила из кухни на террасу, шум раздвижной двери заставлял его повернуть голову. Знаете, когда он видел меня, его лицо всегда освещалось, и он похлопает, бывало, по креслу прабабки, приглашая меня сесть. Проходило несколько минут, и только потом он заговаривал. Мы оба смотрели на задний двор с его гигантским каштаном справа, огородом слева, загоном с пасущимися коровами, надворными постройками, сараем, гаражом в глубине двора и воротами. От них начиналась тропинка, которая через два фруктовых сада вела к моему дому. Рядом с каштаном росла высоко ценимая хурма, а потому занимающая господствующее положение в саду. По мере того как листья меняют цвет, возвещая об окончании лета, созревают плоды хурмы. Хурма бывает съедобна, если ее собирают очень спелой, почти подгнившей, а иначе она сильно вяжет рот, забирая из него всю влагу.