Украинский Чапаев - Иван Никитчук

Когда лодки прошли несколько колен извивающейся среди лугов реки, он остановил их повелительным жестом, выхватил из-за пояса большой деревянный, искусно вырезанный пистолет и выпрыгнул на берег. Несколько минут он внимательно вглядывался в даль, потом резко повернулся к лодкам и скомандовал:

– Отряд, на берег!

Высадка произошла молниеносно. Лодки опустели. Их вытащили на берег. Полтора десятка мальчиков в возрасте от десяти до тринадцати лет выстроились на лугу в колонну.

– Проверить оружие! – приказал Щорс.

В рядах замелькали деревянные шашки. Острота их клинков опробовалась на ладонях. Молодой командир, проходя вдоль колонны, строго осматривал бойцов.

– Подтяни ремень – потеряешь кинжал.

– Я и так подтянул, чего придираешься!

– Солдаты не разговаривают. Выполняй приказание.

– Ладно, ты, Колька, больно не задавайся. Командёр!

Николай нахмурил брови.

– Отобрать у него оружие! – приказал он. – Исключается из отряда на два дня за пререкание с атаманом.

Ребятишки тут же обезоружили и вытолкнули бунтовщика из своих рядов. Им оказался Митя Хвощ, еще недавно – лучший друг Николая Щорса. В отряде их дружба начала разлаживаться. Митя Хвощ – музыкант, скрипач, избалованный вниманием взрослых, – не хотел кому-либо подчиняться, не признавал дисциплины, в отряде участвовал только потому, что командиром был его друг. А Коля Щорс не признавал никаких исключений и, командуя в своем отряде, забывал о старой дружбе.

Изгнанный Хвощ заложил руки в карманы и сердито зашагал к берегу. Отойдя на почтительное расстояние, он крикнул:

– Солдатики оловянные, ружья деревянные!

Потом Хвощ показал язык и во весь дух понесся берегом. За дерзким оскорбителем помчалась было погоня, но Щорс остановил ее. От ярости у него дрожали ноздри. На носу ясно обозначился красный шрам – отметка, полученная в давнишнем бою.

– Вечером я сам намну ему холку. Будет, гад, помнить.

Начался военный совет. Командир, собрав в кружок вооруженных до зубов есаулов, объяснял обстановку.

– Есаулы, мы наступаем на берег озера Андруши. Там расположился полк вражеской кавалерии. Мы устроим засаду в камышах. Когда я свистну, – выть по-волчьи что есть сил. Есаул Кваско, ты пойдешь в разведку с пластунами. Только, чтобы до самого озера на брюхе ползти и чтоб без обмана у меня. Нечего брюхо жалеть, – успеете еще отрастить.

– Слушаюсь, – ответил Ваня Кваско, самый младший из есаулов отряда, двоюродный брат командира.

Высокой травой, извиваясь, как змеи, ползли пластуны за своим есаулом, сжимая в зубах кинжалы. За пластунами командир вел главные силы отряда. Ребята шли, затаив дыхание.

Чужая, враждебная страна – владения княгини Милорадович.

Тенистым протоком плывет молодой выводок чирков. Деревянными шашками в один миг можно было бы посшибать им головы. Но сейчас об этом нечего было и думать. Отряд шел в наступление. Ребята остановились, замерли только на одну самую маленькую минутку. И даже сам Коля Щорс остановился и, как очарованный, смотрел на пушистых утят, преспокойно проплывавших гуськом в нескольких шагах от него. Соблазн был так велик! Но Коля недаром был командиром, – он умел держать себя в руках. И всем пришлось снова повесить на веревочки свои шашки. Ничего не поделаешь: война.

Враг был уже на виду. На берегу озера два ингуша, сидя на корточках перед костром, мирно жарили рыбу. Синий дымок курился над неподвижными зарослями камыша. Вдали на лугу паслись оседланные лошади ингушей.

Вытянув шеи, тяжело поднялись над озером несколько крякв и тут же опустились. Кто-то заплескался, что-то забулькало, и снова все стихло. Такая тишина, что слышно собственное дыхание. Отряд уже скрылся в зарослях. Озеро здесь мелкое, но ноги путаются в тине, осока больно жжет голые икры. Идти надо осторожно, чтобы под ногами не хлюпало. А вот и пластуны. Опутанные тиной, мокрехонькие, они замерли у самого берега и не спускают глаз с врага. Ваня-есаул знаком сообщает командиру, что все благополучно, можно действовать.

Ингуши, пообедав, растянулись на лугу, греют животы на солнце, дремлют. Вдруг пронзительный свист будит мертвую тишину, и сразу же со всех сторон, из озерных зарослей, оживших, точно от ветра заколыхавшихся, раздается глухой, протяжный волчий вой.

Заржали перепуганные кони и понеслись по лугу.

Как ужаленные, вскакивают ингуши, хватаются за винтовки, но ничего не видно, только угрожающе колышутся озерные заросли да воет, гудит кругом земля.

Кони уже чуть видны вдали. Ингуши бегут за ними вдогонку.

Николай Щорс выходит из зарослей. За ним, робко озираясь, выходит вся осипшая от воя ватага.

– Полный разгром неприятеля. Кавалерия обратилась в бегство, – говорит он с серьезным видом.

Пока ингуши ловят своих коней, ребята в полной безопасности оглашают окрестность торжествующими победными криками…

Летом почти все ребятишки собирались под его Щорса командой. Коля-атаман, так его звали друзья, обучал их строю в лесу, за кладбищем. Здесь было сооружено нечто вроде крепости. На валу стояли часовые. Штаб отряда помещался в доме паровозного машиниста Кваско, Колиного дяди. Тут же хранились запасы оружия. Изготовлялось оно по чертежам, которые Коля-атаман заказывал своему деду, инструментальщику паровозного депо Табельчуку. Словом, дело было поставлено на солидную ногу.

После одного из набегов отряда на помещичьи озера в управление сновской полиции прискакал посыльный с пакетом от княгини Милорадович. В тот же день к машинисту Кваско заявился сам господин пристав.

– Где ребята?

– А кто их знает. Бегают где-нибудь, может, в солдаты играют.

– А ну-ка, разыщи их. Всыплю вот я им за эти игры. Княгиню до смерти перепугали. Войска, пишет, надо вызывать, разбойники появились.

«Разбойников» нашли с большим трудом. Атамана и есаула потребовали на допрос. Они явились втроем: Коля Щорс, Ваня Кваско и его брат Тима Кваско. Это была неразлучная компания, заводилы сновских ребятишек.

– Это вы, разбойники, распугали всю охрану княгини Милорадович? – спросил пристав.

– Мы, дядя, играем в войну, – ответил за всех Коля Щорс.

– А с кем же вы воюете?

– А мы с японцами воюем, которые наш флот утопили.

– Врете, разбойники, какие здесь японцы?

– Я, дядя, никогда не вру. Если у меня кто соврет, я ему завсегда сам в морду дам, – строго сказал Коля Щорс.