Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра - Патрик Ротфусс

В какой-то момент мать подхватила меня и закружила в танце. Ее смех звенел как музыка на ветру. Ее волосы и юбка кружились, обвевая меня. Пахло от нее утешительно, как пахнет только от мамы. И этот запах, и быстрый поцелуй, когда она со смехом чмокнула меня в щеку, облегчили саднящую боль от ухода Бена больше, чем все забавы, вместе взятые.

Шанди обещала станцевать Бену особый танец, только для него, но при условии, что он пойдет с нею в палатку. Я еще никогда не видел, чтобы Бен краснел, однако же он держался молодцом. Он замялся, а когда, наконец, отказался, было видно, что ему это стоило не меньше, чем вырвать из себя собственную душу. Шанди возмутилась и очень мило надула губки, сказав, что она же так долго репетировала! Наконец она все-таки утащила Бена в палатку, и их уход сопровождался одобрительными возгласами всей труппы.

Трип с Тереном устроили потешный бой на мечах, который был одновременно и захватывающим фехтовальным поединком, и драматичным монологом, который произносил Терен, и шутовской буффонадой, которую показывал Трип (уверен, что все свои трюки он выдумывал тут же на месте). Они носились по всему лагерю. В ходе поединка Трип ухитрился сломать свой меч, спрятаться под дамскую юбку, пофехтовать палкой колбасы и исполнить несколько акробатических номеров, настолько головокружительных, что просто чудо, как он не покалечился. Однако же штаны на заднице у него порвались.

Дакс подпалил сам себя, демонстрируя особенно зрелищное огненное дыхание, и его пришлось тушить. Он особо не пострадал, если не считать опаленной бороды и уязвленной гордости. Однако Бен быстро его утешил: поднес кружку меда и напомнил, что не всем же брови иметь.

Мои родители спели «Песнь о сэре Савиене Тралиарде». Как и большинство великих песен, «Сэр Савиен» принадлежит перу Иллиена, и большинство ценителей считают эту песню венцом творчества Иллиена.

Это прекрасная песня, и она звучала тем прекраснее, что я не так уж часто слышал, чтобы отец исполнял ее целиком. Песня адски сложная, и отец, вероятно, был единственным в труппе, кто мог сыграть ее как следует. Он этого никак особо не проявлял, но я видел, что она трудна даже для него. Мать пела вторым голосом, голос у нее был нежный и звонкий. И даже костер, казалось, притихал, когда они брали дыхание. Сердце у меня взлетало и ухало в пропасть. Я плакал не только от трагической песни, но и от красоты двух голосов, столь идеально сплетенных воедино.

Да-да, под конец песни я заплакал. Заплакал тогда – и с тех пор каждый раз плачу. И даже когда эту историю просто читают вслух, у меня слезы на глаза наворачиваются. По моему мнению, всякий, кого она не тронет, в душе меньше, чем человек.

Когда они допели, ненадолго воцарилась тишина. Все утирали глаза и хлюпали носами. А потом, выдержав подобающую паузу, кто-то вскричал:

– Про Ланре! Про Ланре!

Крик подхватили еще несколько человек:

– Да-да, про Ланре!

Отец криво усмехнулся и покачал головой. Он никогда не показывал неоконченную песню по частям.

– Ну, А-арль! – протянула Шанди. – Сколько времени ты ее уже варишь? Дай уж отведать!

Отец снова покачал головой, по-прежнему улыбаясь:

– Еще не готово. – Он наклонился и бережно положил лютню в футляр.

– Арлиден, ну хоть попробовать дай! – это был Терен.

– Ну да, ради Бена! Несправедливо же, что он все время слышал, как ты ее бормочешь себе под нос, и так и не узнает…

– Всем же интересно, чем вы там у себя в фургоне с женой занимаетесь, когда не…

– Ну спой!

– Про Ланре!

Трип мигом организовал из труппы скандирующий, стенающий хор. Мой отец упирался почти целую минуту, потом, наконец, наклонился и снова достал лютно из футляра. Все восторженно взревели.

Отец сел. Толпа тут же притихла. Он подстроил пару струн, несмотря на то что только что выпустил лютню из рук. Подвигал пальцами, извлек на пробу несколько негромких нот, а потом заиграл – так тихо, что я обнаружил, что слушаю, прежде чем понял, что песня уже началась. А потом к музыке присоединился отцовский голос:

        Послушайте – я песню вам спою,

        Историю давно прошедших лет,

        О гордом Ланре, сильном, словно сталь,

        О том, как меч его сверкал в бою,

        Как бился он, как пал и вновь восстал,

        Влеком любовью к собственной стране,

        Он снова пал и скрылся в черной мгле…

        Спою о Лире, о его жене —

        По зову Лиры он пришел назад,

        Пройдя через теснину смертных врат…

Отец взял дыхание и выдержал паузу с открытым ртом, как будто собирался продолжать. А потом расплылся в коварной ухмылке, наклонился и убрал-таки лютню. Люди взвыли и принялись канючить, однако все и так понимали, что им крупно повезло услышать хотя бы это. Кто-то грянул плясовую, и протесты утихли.

Мои родители танцевали друг с другом, ее голова на его груди. Оба с закрытыми глазами. Они выглядели абсолютно счастливыми. Если ты сумел найти такого человека, которого ты можешь обнять и закрыть глаза на весь мир вокруг, ты и впрямь счастливчик. Даже если всего лишь на минуту или на день. Когда я думаю о любви – даже теперь, много лет спустя, – я всегда представляю себе именно их, тихо покачивающихся под музыку.

Потом с моей матерью танцевал Бен. Двигался он уверенно и величаво. Меня поразило, как красиво они смотрятся вместе. Бен, старый, седой, пузатый, с морщинистым лицом и полусожженными бровями. И мать, стройная, свежая, яркая, бледная и гладкокожая в свете костра. Они дополняли друг друга, как две противоположности. Мне больно было думать, что я, возможно, никогда больше не увижу их вместе.

К этому времени небо на востоке начало светлеть. Все собрались прощаться.

Не помню, что я ему сказал перед тем, как мы уехали. Я знаю, это звучало удручающе неуместно, но я видел, что он понял. Бен заставил меня пообещать, что я не стану навлекать на себя беды, балуясь с тем, чему он меня научил.