Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра - Патрик Ротфусс

Пайк заорал и отшатнулся. Я перевел дух и поморщился от рвущей боли в груди.

Не успел я шевельнуться или подумать о чем-то, как Пайк сгреб меня снова. Он шваркнул меня об стену – раз, другой. Моя голова болталась взад-вперед, отлетая от стены. Потом он ухватил меня за горло, развернул и швырнул об земь.

Тут я услышал треск, и все вокруг как будто остановилось.

С тех пор как погибла моя труппа, мне временами снились родители. Они были живы и пели песни. Во сне смерть их была ошибкой, недоразумением, новой пьесой, которую они репетировали. И на несколько секунд я освобождался от огромного горя, что непрерывно давило на меня тяжелым одеялом. Я обнимал их, мы вместе смеялись над моими дурацкими тревогами. Я пел вместе с ними, и на миг все становилось чудесно. Просто чудесно.

Но я всегда просыпался один в темноте у лесного озера. Что я тут делаю? Где папа и мама?

И тут я все вспоминал – будто рана открывалась заново. Они мертвы, а я – один, в жутком одиночестве. И тяжкий груз, приподнявшийся всего на мгновение, обрушивался на меня вновь, тяжелей прежнего, потому что я был к этому не готов. И я лежал на спине, глядя во тьму, и в груди у меня ныло, и дышать было тяжко, и в глубине души я понимал, что теперь уже никогда ничего не будет в порядке, никогда и ничего.

Когда Пайк швырнул меня на землю, тело мое почти утратило чувствительность, и я даже не заметил, как ломается подо мной отцовская лютня. Но звук, который я услышал, был как умирающий сон, и от него у меня в груди снова заныло и сделалось тяжко дышать.

Я огляделся и увидел, что Пайк тяжело дышит и держится за плечо. Один из мальчишек стоял, упираясь коленкой в грудь другого. Они уже не дрались – оба ошеломленно смотрели в мою сторону.

Я тупо уставился на свои руки, окровавленные в тех местах, где щепки поранили кожу.

– Этот пащенок меня укусил! – тихо сказал Пайк, как будто поверить не мог в то, что случилось.

– Слазь с меня! – сказал мальчишка, который лежал на спине.

– Говорил же я тебе, нельзя говорить таких вещей! Видишь, что вышло?

Рожа Пайка исказилась и побагровела.

– Укуси-ил! – взревел он, и со всей дури пнул меня в голову.

Я попытался увернуться, не повредив при этом лютню еще сильнее. Его пинок пришелся мне в почки, и я снова распростерся на обломках, расплющив их больше прежнего.

– Видал, что бывает, когда насмехаешься над именем Тейлу?

– Да заткнись ты со своим Тейлу! Слезь с меня и забери эту штуку. Может, Дикен за нее все равно хоть что-нибудь даст.

– Погляди, что ты наделал! !! – орал на меня Пайк. Пинок угодил мне в ребра и развернул меня набок. В глазах начало темнеть. Я был почти рад этому, это меня отвлекало. Но глубинная боль никуда не делась, никуда не ушла. Я стиснул окровавленные руки в саднящие кулаки.

– Вот эти шишечки вроде целы. А они серебряные такие, зуб даю, они тоже денег стоят!

Пайк снова занес ногу. Я попытался было вскинуть руки, чтобы защититься, но руки только бессильно дернулись, и Пайк пнул меня в живот.

– Хватай вон ту штуковину…

– Пайк! Па-айк!

Пайк еще раз пнул меня в живот, и меня слабо стошнило на камни мостовой.

– Эй, а ну, стоять! Городская стража! – заорал новый голос. На мгновение воцарилась тишина, потом – шарканье и топот убегающих ног. Секунду спустя мимо протопали тяжелые сапоги и тоже исчезли в отдалении.

Помню, как болело в груди. А потом я потерял сознание.

Из тьмы меня вытряхнул кто-то, кто выворачивал мои карманы. Я попытался было открыть глаза, но безуспешно.

Я услышал голос, бормочущий себе под нос:

– Как, и это все, что я получу за то, что спас тебе жизнь? Медяк и пара шимов? Выпивка на один вечер? Вот бестолковый ублюдок!

Он гулко закашлялся, меня обдало перегаром.

– И верещал еще! Кабы ты не верещал, как девка, я бы и не стал так торопиться!

Я попытался было что-то сказать, но у меня вырвался лишь стон.

– Ну, хоть живой, и на том спасибо.

Я услыхал кряхтение – человек встал, тяжелый топот его башмаков удалился прочь, и настала тишина.

Через некоторое время я обнаружил, что могу открыть глаза. Перед глазами все плыло, и нос, казалось, раздуло больше головы. Я аккуратно его ощупал. Сломан. Вспомнив уроки Бена, я ухватился за нос с двух сторон обеими руками и резким рывком вправил его на место. Стиснул зубы, сдерживая болезненный вскрик, и глаза наполнились слезами.

Я проморгался и с облегчением обнаружил, что улица уже не выглядит такой размытой, как только что. Содержимое моего мешка валялось на земле возле меня: полмотка бечевки, тупой ножичек, «Риторика и логика» и остатки той краюхи, которой накормил меня крестьянин. Как давно это было!

Крестьянин… Я подумал о Сете и Джейке. Теплый хлеб с маслом. Песни на телеге. Они предлагали убежище, новый дом…

Внезапное воспоминание вызвало приступ тошнотворной паники. Я огляделся по сторонам. От резкого движения заболела голова. Я принялся рыться руками в отбросах, и нащупал ужасно знакомые щепки. Я немо уставился на них, а мир вокруг тем временем незаметно начал темнеть. Я бросил взгляд на узкую полоску неба над головой и увидел, что оно лиловеет. Смеркалось.

Сколько же уже времени? Я поспешно собрал свои пожитки, обойдясь с книгой Бена бережней, чем со всем остальным, и захромал туда, где, как я надеялся, находилась Приморская площадь.

К тому времени как я отыскал площадь, на небе угасали последние отсветы заката. Несколько телег лениво расползались посреди немногих припозднившихся покупателей. Я, хромая, метался из угла в угол площади, точно безумный, разыскивая старого крестьянина, который меня подвез. Разыскивая те уродливые, шишковатые тыквы.

Задыхаясь и спотыкаясь, я наконец нашел книжную лавку, напротив которой остановился Сет. Сета и его телеги нигде не было. Я рухнул на пустое место, где раньше стояла телега, и враз ощутил боль всех травм, на которые до сих пор заставлял себя не обращать внимания.