Хранитель вод - Чарльз Мартин

– И я тебе все еще нужна?

Я обнял ее за плечи и улыбнулся.

– Конечно.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Я не стану тебя винить, если ты…

– Никогда! – Я прижал палец к ее губам. – Перестань. Я люблю тебя. Люблю такой, какая ты есть. Нет, я не хочу сказать, что это ерунда, но любовь…

Отчаяние отразилось на ее лице.

– Что? ..

Я на мгновение замешкался, подыскивая слова.

– Она… переписывает воспоминания на свой лад. Превращает боль в красоту. Рисует нам то, что может быть.

– Ты правда так считаешь?

– Правда.

Она прижалась ко мне.

– Тогда нарисуй меня!

Нелегко хоронить двух людей, которых любил больше всего на свете. Путь на юг, где я должен был развеять прах Дэвида, мог занять несколько дней или даже несколько недель. А потом предстояло возвращение. Я, однако, надеялся, что путешествие туда и обратно даст мне время, необходимое для того, чтобы свыкнуться с тем, что мне придется развеять над водой прах Мари. Свыкнуться? .. Кого я пытаюсь обмануть? ! Свыкнуться с подобным нельзя, но время мне все-таки понадобится. Хотя бы для того, чтобы убедить себя в неизбежности этого шага.

Или попытаться убедить.

Уже не раз я смотрел на красную урну и оранжевый ящик. Я долго не мог решить, с чего начать, однако было очевидно: просто взять, выйти на берег и высыпать в воду содержимое урны выше моих сил. Мое сердце и моя душа не были к этому готовы. Подобный поступок представлялся мне и слишком поспешным, и слишком… окончательным. Именно поэтому я решил начать с Дэвида. Красную урну я оставил дома – только передвинул ее в центр стола, а перед уходом поцеловал крышку.

И вот теперь волны плескались о борт, толкая лодку, толкая меня. На юг…

Мой «Китобой» принадлежал к рыбацким лодкам, предназначенным для плавания, главным образом, в прибрежных водах. Его штурвал размещался на центральной консоли управления, вокруг которой можно было свободно передвигаться. Кроме штурвала в консоли были смонтированы электронные устройства управления и навигации, рукоятки газа и сцепления, гидравлический рычаг управления транцевыми плитами, а также сухой багажник и крошечный туалет, предназначавшийся, главным образом, для детей и женщин, которым неудобно справлять нужду за борт. Сам я никогда им не пользовался.

Когда Дэвид познакомился со мной, я был еще подростком лет тринадцати. У меня был талант к рыбной ловле: я мог поймать рыбу даже тогда, когда другие оставались без добычи. Он узнал об этом и нанял меня, чтобы я возил его на рыбалку. Именно в его старой лодке я близко узнал своего будущего друга – священника, который носил самое настоящее облачение, а он узнал меня – мальчишку, у которого в голове было много мыслей, но мало слов, чтобы выразить их более или менее внятно. Мы, однако, проводили вместе довольно много времени, и в конце концов ему удалось не только разобраться в том, что? творилось у меня в голове, но и помочь мне высказать все, что меня тревожило, мучило, ввергало в недоумение. Он дал мне слова, и это был его первый и, наверное, самый драгоценный дар.

Шли годы. Какое-то время спустя Дэвид заметил, что я не только удачливый рыбак, но и неплохой садовник, которого природа наделила непримиримой ненавистью к сорнякам. Вскоре он предложил мне работу в своем приходе. «А-а, теперь я понял, – рассмеялся я в ответ. – Хотите убить одним выстрелом двух зайцев – заполучить работника, который будет и косить траву вокруг вашей церкви, и возить вас на рыбалку! »

Дэвид улыбнулся. Он любил удить на муху во время прилива, чтобы можно было видеть, где кормится косяк.

Я не понимал тогда, что Дэвид меня учит и воспитывает. Лишь много позднее мне стало понятно, что каждое его слово и каждое действие было обдуманным. Целенаправленным. Хорошо рассчитанным. Он учил меня не только видеть – он учил, на что нужно смотреть в первую очередь, что искать. Я часто заходил за ним рано утром, еще до рассвета, но нередко бывало и так, что он, отмахнувшись от моего неуклюжего поклона, принимался рассказывать что-то из Библии или из Евангелия, а какое-то время спустя я с удивлением осознавал, что понимаю, почему пастух, оставив в горах девяносто девять овец, отправляется искать одну заблудившуюся и почему спасение этой одной овцы важнее безопасности остальных. Правда, именно эту притчу про овец я постиг до конца лишь несколько лет спустя, но сейчас это не главное. Я просто привел один из примеров того, как действовал Дэвид, когда хотел подтолкнуть меня к пониманию чего-то очень важного.

Сначала я хотел поставить оранжевый контейнер в носовой отсек, где ему не грозили брызги и непогода, но потом передумал. Дэвиду это не понравилось бы. Я был уверен – он захотел бы быть в таком месте, откуда можно смотреть вперед, ощущать бьющий в лицо ветер. Именно поэтому я поместил оранжевый контейнер на носовой площадке, надежно закрепив несколькими концами. Теперь даже ураган не смог бы оторвать его и сбросить в воду.

Покончив с этим, я посмотрел на часы – старые часы «Подводник», которые раньше принадлежали Дэвиду. Хромировка с них давно стерлась, стекло покрылось многочисленными царапинами, к тому же они отставали на несколько секунд в сутки, но все это меня не волновало. Главное, это были часы Дэвида. Он купил их тридцать лет назад, когда служил на авианосце в Средиземном море. По его словам, еще никогда он не тратил 600 долларов с таким толком.

Однажды я спросил, зачем ему «Ролекс».

Он улыбнулся и почесал подбородок. «Чтобы знать, который час».

Прежде чем отправляться в путь, я отрегулировал кронштейн подвесного мотора, подняв его максимально высоко, чтобы в воде оставался только винт. Только после этого я запустил двигатель, воткнул передачу и на малом ходу вышел из залива.

Как я уже говорил, мой катер был двадцатичетырехфутовым «Бостонским китобоем» модели «Неустрашимый». Он предназначен для рыбной ловли в прибрежной зоне или в открытом океане, хотя для прибрежных плаваний этот катер подходит лучше. «Китобой» этой модели способен плыть под мотором на глубине всего пятнадцати-двадцати дюймов, но, чтобы выйти на глиссирование, ему нужно от двадцати пяти до тридцати дюймов воды. Волна высотой от одного до трех футов «Китобою» не страшна: в этом случае достаточно всего лишь отрегулировать подвижные транцевые плиты – тогда нос опускается и катер скользит по пенным гребням, словно брошенный умелой рукой камень. Но равномерным и плавным ходом, которым славятся эти модели, в полной мере можно насладиться, только когда ветер стихает. В этих случаях я открываю газ, чтобы мотор выдавал шесть тысяч оборотов, и меняю угол его наклона, чтобы число оборотов увеличилось примерно до шести тысяч двухсот – шести тысяч двухсот пятидесяти. Тогда «Китобой» скользит по воде, словно несущийся по шоссе «кадиллак» – не качается, не дергается, не ныряет, а его скорость в отдельные моменты может достигать пятидесяти пяти миль в час.