Шторм войны - Виктория Авеярд

Мы летим дальше, на запад, над плоскими равнинами и невысокими холмами Прерии. Кое-где виднеются поля. Золотые волны пшеницы, бесконечные ряды кукурузы. Остальное – просто открытое пространство. Лишь время от времени попадаются лес или озеро. В Прерии, насколько мне известно, нет ни королей, ни королев, ни принцев. Здешние лорды правят по праву силы, а не крови. Когда умирает отец, его место необязательно занимает сын. Никогда не надеялась увидеть Прерию – и вот я здесь, смотрю на нее с высоты. Странное ощущение, порожденное громадной разницей между тем, кем я была и кто я теперь, не проходит. Грязная девчонка из Подпор, живущая в тесноте, как в ловушке, под угрозой призыва… мое будущее в те времена зияло пустотой, но было ли оно проще? Я отдалилась от прежней жизни на миллион миль и тысячу лет.

Джулиана нет на нашем самолете, иначе я бы расспросила его о странах, над которыми мы пролетаем. Он на другом судне, на разрисованном желтыми полосами самолете Ларисов, вместе с остальными представителями Калоров и Самосов и их охраной. Не говоря уже о багаже. Будущий король и принцесса требуют изрядного запаса одежды. Они летят за нами – их самолет видно в иллюминаторы по левому борту. Его металлические крылья сверкают в лучах солнца.

Элла родом из Прерии. Песчаные холмы. Земля грабителей-рейдеров. Многого в ее словах я не поняла. Но Элла ничего не может мне объяснить – она осталась на пьемонтской базе вместе с Рейфом. Тайтон – единственный электрикон, который летит с нами. Не считая меня, разумеется. Он – уроженец Монфора. Наверное, он не прочь навестить родных и друзей. Он сидит в хвосте самолета, растянувшись на двух пустых сиденьях и уткнувшись в потрепанную книжку. Почувствовав мой взгляд, он на мгновение поднимает голову. Тайтон моргает, его серые глаза задумчивы. Интересно, ощущает ли он легкие электрические импульсы в моем мозгу? Понимает ли, что означает каждый из них? Может ли отличить страх от радостного волнения?

А вдруг и я однажды научусь?

Я не сознаю меры собственных возможностей. У новокровок, которых я встречала и которым помогала тренироваться, была та же проблема. Но, может быть, в Монфоре дело обстоит иначе. Может быть, там знают, кто мы такие и на что способны.

Кто-то тычет меня в плечо, пробудив от тревожного сна. Папа указывает на круглый иллюминатор между нашими креслами, утопленный в стене.

– Глазам своим не верю, – говорит он, постукивая по толстому стеклу.

– Что? – спрашиваю я, усаживаясь поудобнее.

Он щелкает пряжкой моего ремня, чтобы я могла свободно повернуться.

Горы я видела и раньше. В Великолесье вокруг Ущелья. Зеленые стены, которые осенью как будто горели огнем, а с наступлением зимних морозов обнажались. В Разломах, где сутулые кряжи тянулись до горизонта, напоминая покрытые листвой волны. В Пьемонте, где далекие склоны казались синими и фиолетовыми – но увидеть их можно было только с самолета. Все они входят в состав Аллаций, древней горной цепи, которая тянется от Норты до Пьемонта. Но я никогда еще не видела таких гор, как сейчас. Сомневаюсь, что их вообще можно назвать горами.

У меня отвисает челюсть, а взгляд приклеивается к горизонту, когда самолет поворачивает на север. Плоская земля Прерии внезапно обрывается, и за ней вырастает отвесная горная стена – выше, чем всё, что я когда-либо видела. Эти утесы похожи на ножи – острые, высокие, ряд за рядом, словно гигантские зазубренные клыки. Одни пики голы, на них не растут деревья – очевидно, им не за что там уцепиться. Другие увенчаны белым. Это снег. Пусть даже сейчас лето.

Я с трудом перевожу дух. «Что это за страна? Действительно ли Серебряные и Непримиримые всецело правят здесь, и у них достаточно сил, чтобы создать такое невероятное государство? » Горы внушают мне страх, но я чувствую и радостное волнение. Даже с воздуха Монфор кажется ни на что не похожим. Он пробуждает что-то в моей крови.

Папа касается ладонью стекла. Его пальцы обводят очертания гор.

– Как красиво, – бормочет он так тихо, что слышно только мне. – Надеюсь, здесь будут к нам добры.

«Жестоко вселять надежду, которой нет».

Папа сказал это когда-то в тени нашего дома на сваях. Он сидел в кресле на колесах, и у него не было ноги. Я привыкла думать, что он сломлен. Теперь я знаю, что это не так. Папа здоров душой, как мы все. Он просто хотел защитить нас от страданий, которые ждут людей, желающих невозможного. Будущего, которое нам не позволили бы иметь. С тех пор наша судьба здорово изменилась. И, похоже, папа тоже. Он научился надеяться.

Сделав глубокий вдох, я понимаю, что чувствую то же самое. Даже после долгих месяцев заточения, после всех смертей и разрушений, которые я видела и причинила. Пускай разбитое сердце еще кровоточит. Пусть я испытываю непреходящий страх за тех, кого люблю и хочу спасти. Все это остается, лежит тяжелым грузом. Но я не позволю ему одолеть меня.

Я тоже могу надеяться.

6. Эванжелина

Воздух здесь странный. Густой. Необычно чистый, это место отрезано от остального мира.

Я чувствую его сквозь запах собственного железа, серебра, хрома. И, конечно, сквозь металлический запах самолетов, чьи моторы еще не успели остыть после путешествия. Ощущение ошеломляющее, даже после долгих часов сидения в брюхе грузового судна. Столько пластин, проводов, винтов. Я никому не признаюсь, сколько времени провела, пересчитывая заклепки и прослеживая взглядом металлические швы. Если оторвать там или вон там, Кэл, Анабель и все остальные по моей воле рухнут наземь. Или даже я сама. Большую часть пути мне пришлось сидеть рядом с Хейвеном, и его храп соперничал с громом. Прыжок навстречу смерти казался более приятной опцией.

Хотя сейчас лето, в Монфоре холодней, чем я думала, и под легким шелком, наброшенным на плечи, кожа покрывается мурашками. Я постаралась одеться, как подобает принцессе, хоть меня это и угнетает. Но я прибыла с официальным визитом, в качестве представительницы Разломов и будущей королевы Норты. Если проклятое будущее должно наступить, надо выглядеть соответственно – внушительно и устрашающе, с головы до ног. Я должна быть готова. Границы привычного мира остались далеко позади.

Вдохи получаются непривычно мелкими. Здесь даже дышится по-другому.