Господин Зима - Терри Пратчетт

– Но зачем? – выдавила Тиффани.

– Не знаю. Ты что-нибудь видела, когда плясала? Или, может быть, слышала?

Как можно описать словами чувство, будто ты – сразу всё и повсюду? Тиффани не стала и пытаться.

– Мне… мне кажется, я слышала голос. Или, может, даже два голоса, – пробормотала она. – Эмм… Они спросили, кто я такая.

– Ин-те-рес-но, – проговорила госпожа Вероломна. – Два голоса, говоришь? Я подумаю, чем это может обернуться. Одного я не могу понять: как он тебя разыскал? Об этом я тоже ещё поразмыслю. А до тех пор советую тебе одеваться потеплее.

– Ах-ха, – поддакнул Явор Заядло. – Зимовей, он тёплости не выносит. Ох ты ж, я вдругорядь балду свою забудну! Мы ж тебе письмо принесли с того дупла в лесе. Вулли, отдай мал-мал громаздой карге письмо. Мы его призахватили по путю.

– Письмо? – переспросила Тиффани под стрёкот ткацкого станка.

Туп Вулли потянул из спога большой, свёрнутый в трубку и основательно перепачканный конверт.

– Эт’ от того чиха верзунского с громаздого замку в холмьях, – пояснил Явор Заядло, пока Вулли всё пытался вытащить конверт. – Он шкрябит, что у него всё типсы-топсы и он надеждится, что у тебя тож и что ты вскорости возвернёшься домой, и там ишшо про как бураны поживают и всяко-тако. Ничё интересневого, как по мне. И ишшо буковы «ЦОКК» на конхверте, токо мы ни бум-бум, чё оно значит [12 - Эти буквы означают «Целую-обнимаю крепко-крепко». У нас в Круглом мире похожее сокращение («S. W. A. L. K. – Sealed With A Loving Kiss», букв. «Запечатано нежным поцелуем») было распространено в Англии более полувека назад, но с тех пор вышло из моды и почти забылось. (Примеч. перев. )].

– Ты читал письмо, предназначенное мне? – ужаснулась Тиффани.

– Ах-ха, нае проблемо, – гордо выпятил грудь Явор. – Билли Мордаст мне мал-мал подмогнул с длиннявыми словями, но так-то я почти всё сам прочитил. – Его сияющая улыбка померкла, когда он заметил, как смотрит на него Тиффани. – А, ты небось мал-мал обижукаешься, что мы твой конхверт разлепили! Не боись, мы его обратно улитой заплющили. С виду и не сказанёшь, что его ктой-то читил.

Он смущённо кашлянул, потому что взгляд Тиффани ни капли не потеплел. Фигли вообще побаиваются женщин, а уж ведьм особенно. Подождав, когда Явор Заядло окончательно смутится, Тиффани спросила ледяным тоном:

– Откуда вы узнали, где искать письмо?

Краем глаза она покосилась на Тупа Вулли – тот жевал подол своего килта. Верный признак того, что Вулли сильно напуган.

– Э… хошь, я тебе мал-мал с три короба наврую? – робко предложил Явор Заядло.

– Нет!

– Но это ж увлекательственные три короба! С драконсами, однорогами и…

– Нет. Скажи правду.

– Ах, но она ж такая нуднявая… – вздохнул Явор Заядло. – Мы просто в баронский замок пролазнули и прочитили все твои письма, а ты там нашкрябила, что почтонос знает: письма для тебя надо оставлять в дупле у водохлёста.

Даже если бы в эту минуту в дом зашёл Зимовей, воздух в комнате не стал бы холоднее. Некуда уже было.

– Он хранит твои письма в шкатулксе под… – попытался продолжить Явор Заядло, но умолк и закрыл глаза, потому что терпение Тиффани лопнуло даже громче, чем лопалась странная паутина в доме госпожи Вероломны.

– Вы что, не знаете, что чужие письма читать нельзя? – отчеканила Тиффани.

– Э… – начал Явор Заядло.

– И вдобавок вы вломились в замок барона!

– Э, нет-нет-нет-нет-нет! – закричал Явор Заядло, подпрыгивая, как мячик. – Эт’ ты нам не приштопаешь! Мы просто прошмыргнули через одну из тамошних щелин для лукового стрелянья…

– И прочли мои личные письма, предназначенные лично Роланду? – перебила Тиффани. – Они же личные!

– Ах-ха, оно так, – признал Явор Заядло. – Но ты не изводись, мы никому не растреплем, что там нашкрябано.

– Мы ж не растрепали ни словечечка про то, что ты в дневнюхе шкрябишь, – добавил Туп Вулли. – Даж про цветики и всяко-тако там вокруг.

Госпожа Вероломна сейчас ухмыляется у меня за спиной, подумала Тиффани. Совершенно точно. Но Тиффани больше не могла злиться на Явора и компанию. Каждый, кто имеет дело с Фиглями, рано или поздно исчерпывает запас сердитых слов.

«Ты была их кельдой, – напомнил Задний Ум. – Они убеждены, что их долг – защищать тебя. И не важно, что ты сама об этом думаешь. Они ещё ох как попутают тебе карты в этой жизни…»

– Не читайте больше мои письма, – устало сказала Тиффани. – И дневник тоже.

– Лады, – легко согласился Явор Заядло.

– Даёшь слово?

– Ах-ха.

– Но ты и раньше это мне обещал!

– Ах-ха.

– Крест на сердце, чтоб ты сдох?

– Ах-ха. Нае проблемо.

– Честно-пречестно слово лживого вороватого пройдохи-Фигля? – усмехнулась госпожа Вероломна. – Вы ж эт’ такс кумексаете: мы ужо всё одно кирдыкснулись, так чё нам бу, ежли мы словесо и порушим, ах-ха? Верно я грю?

– Ох, верно, хозяйка, – ничуть не смутился Явор Заядло. – Спасибы, что напомянула.

– Да ты ж и не дум-дум своё словесо держать, Явор Заядло!

– Верно, хозяйка. Всяки-таки несчастны мал-мал словеса непочём не удержу. Тут дело тако: мы ж должны во что б ни стало нашую громазду мал-мал каргу обережать. Мы и жисти свои должны покласть за неё.

– А кыкс вы свои жисти покладёте, ежли вы уже скопытились? – резко спросила ведьма.

– Ах-ха, тута так сразу и не скумексаешь, кыкс нам их покласть. Проще уж покласть жисти всех чучундр, кто ей зло чинить удумает.

Тиффани смирилась с судьбой.

– Мне уже тринадцать, – сказала она. – Я сама могу о себе позаботиться.

– Нет, вы послушайте эту госпожу Я-всё-сама! – фыркнула госпожа Вероломна, но не слишком ядовито. – И с Зимовеем, значит, сама разберёшься?

– Что ему от меня нужно? – спросила Тиффани.

– Я же тебе говорила. Возможно, он хочет поближе посмотреть на девицу, у которой хватило наглости плясать с ним, – ответила ведьма.