Господин Зима - Терри Пратчетт

«Родятся новые», – подумала она Задним Умом.

Но то будут уже другие ягнята. А эти умирают сейчас, в эту самую минуту. Умирают, потому что я послушалась своих ног и посмела пуститься в пляс с Зимовеем.

– Я смогу, – сказала она.

Отец, не отпуская её подбородок, заглянул ей в глаза:

– Ты уверена, джиггат?

«Джиггат» – так звала Тиффани её бабушка, матушка Болен, которая за всю жизнь не позволила холодному безжалостному снегу убить ни одного ягнёнка. Отец никогда раньше не называл её так. Почему это прозвище пришло ему на ум теперь?

– Да! – Тиффани оттолкнула его руку и отвела глаза, пока из них не брызнули слёзы.

– Я… пока ничего не сказал маме, – проговорил отец медленно, с величайшей тщательностью взвешивая каждое слово. – Но я нигде не могу найти твоего брата. Думаю, он пытался помочь. Эйб Свинделл видел, как он бежал со своей лопаткой. Уверен, с ним всё хорошо, но… ты поглядывай по сторонам, вдруг заметишь его, ладно? Он в красном пальтишке.

Невозможно было без слёз видеть его лицо, полностью лишённое выражения. Малыш Винворт, без малого семи лет, вечно бегал хвостом за взрослыми мужчинами, вечно хотел быть одним из них, вечно пытался помочь… Как легко потерять из виду маленького мальчика!

Снег падал и падал. Ужасные, неправильные снежинки ложились белым покрывалом на плечи отца. Вот такие мелочи и отпечатываются в памяти, когда земля уходит из-под ног и ты проваливаешься и летишь, летишь в пропасть…

Это было уже не просто нечестно. Это было… жестоко.

Помни, что за шляпа у тебя на голове! Помни, что за работу ты должна сделать прямо сейчас! Держи равновесие! Секрет – в равновесии. Держи равновесие, центр должен быть неподвижен, держи…

Тиффани протянула онемевшие руки к огню – пусть впитают тепло.

– Помни: огонь не должен погаснуть, – сказала она.

– Я послал людей, чтобы принесли дров отовсюду, – ответил отец. – И весь уголь из кузницы тоже. Поверь моему слову, нам будет чем его прокормить!

Языки пламени, танцуя, потянулись к рукам Тиффани. Фокус в том, чтобы… чтобы мысленно слепить из жара большой ком, взять его и… держать равновесие. Забудь обо всём остальном!

– Я пойду с… – начал отец.

– Нет! Поддерживай огонь! – крикнула Тиффани. От страха и отчаяния её голос прозвучал слишком громко. – Делай, что я говорю!

«Сегодня я тебе не дочь! – рвались наружу слова. – Сегодня я тебе ведьма! И это я сегодня защищаю тебя! »

Она отвернулась, чтобы отец не увидел её лица, и побежала сквозь вьюгу туда, где прокопанная тропа упиралась в нижние выгулы. Тропа из утоптанного снега была неровной, а свежие хлопья с неба сделали её ещё и скользкой. Усталые люди с лопатами прижались к снежным стенам, пропуская Тиффани.

В конце проход становился чуть шире, пастухи там пытались раскопать стену дальше. Горы отброшенного снега громоздились вокруг.

– Бросайте работу! Уходите! – крикнул голос Тиффани, пока она сама тихо всхлипывала внутри.

Ей подчинились сразу же. Когда приказы раздаются из-под остроконечной шляпы, с ними не спорят.

Помни тепло, жар огня, помни о нём, держи равновесие, равновесие…

Это была самая сердцевина ведьмовства, очищенная ото всей шелухи. Никаких игрушек, никаких волшебных палочек, никакого боффо, никакой головологии, никаких фокусов. Мастерство – вот единственное, что имеет значение.

Но иногда нужно обмануть себя. Тиффани не была Летней Владычицей, не была матушкой Ветровоск. И сейчас ей требовалась вся помощь, которую она могла себе оказать.

Она вытащила из кармана маленькую серебряную лошадку. Лошадка была грязная, в пятнах, Тиффани собиралась её отчистить, да не было времени, времени не было…

Она надела ожерелье, застегнула замочек, как рыцарь перед битвой опускает забрало шлема.

Напрасно она так мало упражнялась. Напрасно она не слушала, что ей говорят. Напрасно не прислушивалась к себе.

Тиффани глубоко вздохнула и развела руки в стороны ладонями вверх. На правой ладони горел огнём белый шрам.

– По правую руку от меня гром, – сказала она, – по левую – молния. Огонь позади меня. Лёд передо мной.

Она сделала шаг и остановилась в нескольких дюймах [2 - Дюйм равен 2, 54 см. (Примеч. ред. )] от снежного завала. Снег сразу же принялся тянуть из неё тепло. Ладно, пора. Тиффани ещё несколько раз глубоко вздохнула. Это мой выбор…

– Лёд в огонь, – сказала она.

Пламя костра за её спиной побелело и загудело, как в кузнечном горне.

Стена снега зашипела и вдруг взорвалась тучей пара. Снежные комья полетели в стороны. Тиффани медленно шла, вытянув вперёд руки с открытыми ладонями, и снег перед ней отступал, как туман перед первыми лучами солнца. Жар, исходящий от неё, плавил снежную гору, буравил в ледяной толще глубокий туннель, снег бежал, обращаясь в облака ледяного пара.

Да! Она отчаянно улыбнулась. Всё правильно. Надо только найти свой внутренний центр, надо направить мысли куда следует, и тогда можно хранить равновесие. Середина качелей всегда неподвижна.

Башмаки хлюпали в талой воде. Под снегом зеленела свежая трава – нынешняя зимняя буря явилась уже весной. Тиффани шла дальше, к заметённым загонам для овец с ягнятами…

Отец Тиффани смотрел в огонь. Пламя было белым и яростным, как в горне, оно пожирало топливо, словно его раздувал лютый ураган. Ещё немного – и от костра останутся лишь угли да зола…

Под ногами Тиффани текли ручьи.

Да! Но не думай об этом! Держи равновесие! Больше жара! Лёд в огонь!

Она услышала блеяние.

Овцы могут выжить под снегом. Но, как говаривала матушка Болен, когда боги делали овец, они, должно быть, положили овечьи мозги не в ту шубу. В панике – а овцы всегда на волосок от паники – эти тупицы могут затоптать собственных ягнят.

И вот уже показались овцы с ягнятами. Они стояли, замерев в изумлении, а снег вокруг них таял, и животные казались изваяниями, освобождёнными из-под сугробов.

Тиффани шла и шла вперёд, лишь краем уха слыша радостные крики пастухов, которые спешили следом за ней, помогали овцам высвободиться, подхватывали на руки ягнят…

Отец кричал на тех, кто остался с ним у костра. Кто-то уже рубил на дрова телегу и бросал доски в яростное белое пламя. Другие волокли из дому мебель. Колёса, столы, соломенные тюфяки, стулья – огонь сожрал всё и с рёвом требовал ещё. А больше ничего не было.