Мертвая вода - Оливье Норек

– Она проснулась. Я должна предупредить врачей, но у вас есть минутка.

Он часами снова и снова твердил слова, которые скажет ей, чтобы успокоить, чтобы показать, что он здесь, рядом и любит ее. Наконец он вошел, присел в кресло возле кровати, положил голову на живот Ноэми и залился слезами. Чтобы успокоить его, сказать, что она все еще здесь, рядом, что тоже любит его, она нежно погладила его по волосам.

Дверь открылась, Хлоя и Жонатан остались стоять на пороге. В конце концов, того, что они видели оттуда, им было вполне достаточно.

5

Он вошел в палату, будто в собственную гостиную.

– Здравствуйте, солдат. Меня зовут Мельхиор. Врачи вас подлатали? Вы знаете, кто я?

Ноэми быстро рассмотрела собеседника во всех деталях и утвердительно кивнула. Док положил на ее постель планшет с белым экраном.

– Занятное упражнение: поскольку вы пока не можете мне отвечать, мы переиначим практику психиатрии. Сегодня говорить буду главным образом я. Вот увидите, я чудовищно болтлив. Так, во всяком случае, утверждала моя жена.

Он уселся возле Ноэми и раскрыл свой блокнот.

– У вас есть семья?

Ноэми схватила планшет и напечатала: «Мать. Лондон».

– Ее нет в вашем страховом полисе среди лиц, которых надлежит предупредить в случае несчастья. Впрочем, там никого нет.

«10 лет», – написала Ноэми.

Психиатр наклонился, чтобы прочесть, пока она печатает:

– Десять лет… как вы не виделись?

Ноэми утвердительно моргнула.

– А тот симпатичный парень, что болтается по коридорам, точно привидение… У него есть имя?

«Адриэль», – написала она.

– Итак, вы не одиноки. Это хорошо. И даже очень важно. Буду с вами честен, ваше лицо сильно изуродовано. Насколько сильно, мы узнаем через сутки, когда медсестры снимут повязки. А пока я бы хотел, чтобы вы сделали небольшое подготовительное упражнение. Нечто вроде проекции. Я буду называть поврежденные участки, а вы должны представить, как они сегодня выглядят.

Ноэми подняла глаза. Один бледно-зеленый, как молодой листок, другой – еще черный от кровоизлияния. Мельхиор заговорил спокойным тоном:

– Вас обрили, но это вы могли почувствовать на ощупь. Ваша правая щека почти полностью вырвана и снова пришита. Ваш сломанный нос теперь восстановлен. Он еще немного опухший, с несколькими кровоподтеками, но восстановлен. Хирурги извлекли из разных мест вашего лица пятнадцать дробин. Каждая из них оставит на нем свой след, от подбородка до лба, в виде звездочки, которая с годами постепенно уменьшится.

Ноэми замолотила по клавиатуре: «Когда я выйду? »

Мельхиора это позабавило.

– Вы отважный солдат, я в вас не ошибся, – заметил он, откладывая блокнот. – Вдобавок ко всему у вас вывихнут большой палец и сломана челюсть. Это что касается вашего физического состояния. Но с точки зрения психики это совсем другая история. Не обманывайтесь, починить вашу оболочку – не столь уж сложная задача. А вот вероятность устранить невидимые повреждения, разумеется, более проблематична, то есть непредсказуема. Полагаю, вы сможете расстаться с нами через месяц. Но после этого нам предстоит еще немало сеансов. Мы с вами станем друзьями, вы и я, или даже родственниками.

6

Военный госпиталь Перси. Четвертое утро

Медсестра дала Мельхиору время, чтобы успокоить пациентку. Последние семьдесят два часа Ноэми провела в ожидании этого момента, который теперь пыталась хоть немного отсрочить.

– Вы готовы? – спросил Мельхиор.

Ноэми отрицательно покачала головой.

– Хорошо. Тогда оставим как есть. Кто знает? Может, этим летом бинты на лице войдут в моду.

Периорбитальная гематома слегка рассосалась, а чернота вокруг зрачка уступила место карминово-красному, по правде говоря не более привлекательному. И все же в минутной тревоге пациентки Мельхиор уловил некоторое нетерпение.

– Отложим до завтра?

Ноэми осторожно взяла его за руку – как младший ребенок, цепляющийся за старшего. Мельхиор согласился на контакт, не слишком частый в психиатрии, и едва заметным пожатием заверил ее, что никуда не денется.

Бесконечно бережными движениями медсестра принялась разматывать бинты, постепенно обнажая бритый череп. Затем она последовательно сняла широкую повязку, закрывающую щеку, другую – предохраняющую сломанную челюсть, и, наконец, освободила лоб. Оставался только гипс в форме буквы «Т» на спинке носа.

По мере того как на вновь открывающихся участках кожи Ноэми ощущала холодок утреннего воздуха, ее дыхание учащалось. Она подняла руку к лицу, но не осмелилась прикоснуться. Прежде чем потрогать, ей хотелось увидеть, но, прежде чем посмотреть самой, она перевела взгляд на Мельхиора. Ад всегда таится во взгляде другого. Он словно суд. Взгляд, который изучает нас, мешает нам решиться, сдерживает, утомляет и печалит, заставляет нас любить или ненавидеть себя.

Ноэми присела на постели, осторожно спустила босые ноги на чистый линолеум и встала. Метр, отделяющий ее от стены, на которой висело зеркало, казалось, все растягивался по мере того, как она к нему подходила. Оказавшись наконец перед зеркалом, она ничего не узнала. Никого. Этот чудовищно оплывший кровавый глаз – как часто она видела такие у избитых женщин, – нависающий над гипсом, какой обычно облепляет носы поверженных боксеров; эта челюсть, распухшая из-за трех пластин и двенадцати шурупов, которыми они к ней привинчены; серповидный шрам на щеке, как будто выгрызенной бешеным псом, и мириады отметин, усыпавших всю правую сторону лица, отчего оно стало похоже на звуковой валик для старинных шарманок. Все это было бы невыносимо, если бы речь шла об отражении Ноэми. Но это была не она.

Она моргнула. Один раз.

Незнакомка по ту сторону зеркала тоже моргнула.

Ноэми приготовилась увидеть свое лицо, пусть даже изуродованное, но это уже не было ее лицом. Она не отождествила себя с анатомической моделью, уставившейся на нее из зеркала.

«Это я смотрю на себя мертвую».

Затаив дыхание, она застыла. Она не верила. В конце концов пальцы Ноэми легли на огромный рубец. Перехваченная хирургическими нитями опухшая дуга, которая брала начало от уха, пересекала скулу, подбиралась к носу и едва касалась губ, чтобы пройти вдоль линии челюсти до соединения с шеей.

Ноэми инстинктивно повернула голову, словно бы для того, чтобы в зеркале виднелся лишь незатронутый профиль. На ее прошлом блеснула слеза. Потом она предъявила зеркалу правый профиль. Женщина, которой она была прежде, исчезла, уступив место незнакомому и безобразному монстру.