Кровавая наследница - Амели Вэнь Чжао

Рамсон почувствовал, как тело ведьмы начинает сползать со спины. Ему в голову пришла мысль – такая мерзкая, что стало стыдно. Но это не помешало обдумать ее получше. Если он бросит девушку на растерзание медведю и побежит, возможно, он спасется. Она уже была без сознания. И если они в ближайшее время не доберутся до теплого места, шансы на то, что она очнется, предельно малы. Он чуть не издал что-то среднее между смехом и всхлипом, когда неизбежно вспомнил известную кирилийскую шутку. Он буквально оказался между Медведем и Дураком.

Лунный медведь вскинул косматую голову. Его огромная фигура замерла. Зверь навострил уши.

И повернулся к ним.

Рамсон увидел мертвенно-бледный блеск его глаз и острых как лезвие клыков. Невзирая на дрожь в ногах, он принял оборонительную стойку. В свободной руке у него появился кинжал.

Не было ни одного чертового шанса, что он, замерзший, скованный судорогами, с девушкой без сознания за плечами, победит в этой схватке. Но несмотря на жизни, которые разрушил, на зло, что сотворил, Рамсон знал, что он не был бы собой, если бы не попытался.

В дюжине шагов внезапно раздался шорох кустарника, как будто на них набрело напуганное животное. Рамсон застыл на месте.

Внимание лунного медведя переключилось. Его огромная, больше, чем человеческое туловище, голова медленно повернулась.

Кусты снова зашевелились. Что-то пулей вылетело оттуда и бросилось бежать в противоположном от них направлении. Рамсон слышал, как оно ломает ветки деревьев и кустов на пути.

Лунный медведь издал утробный рык. Его гигантская туша развернулась, и он, не оборачиваясь, устремился в сторону звука.

Рамсон дождался, пока треск и рык стихли, и только тогда позволил себе выдохнуть. Он привалился к дереву, перекладывая вес аффинитки на плечи. Наступала ночь, а их укрытия нигде не было видно.

За спиной раздался хруст ветки. Рамсон повернулся, сильнее сжимая кинжал. И вгляделся.

У дерева на фоне снега и лунного света вырисовывался силуэт. Нет, не силуэт – ребенок. Девочка подняла руку и жестом пригласила следовать за ней.

Рамсон пошел. Если ему предстоит драться, уж лучше с ребенком, который едва достает ему до пояса, чем с лунным медведем.

Казалось, они шли целую вечность. Усталость становилась все более невыносимой, и Рамсон заметил, что он все чаще и чаще спотыкается. Девочка брела меж теней как лесной дух.

Еще несколько десятков шагов. Снег серебрился, на его фоне четко вырисовывались деревья. Свет, – догадался Рамсон. Свет, исходящий откуда-то неподалеку.

Постепенно лес расступился, и показалась опушка с деревянной избой. Горящий в одном из окон свет лился на ровный снег. У Рамсона чуть не подогнулись колени от прилива счастья.

Поспешив вперед, девочка открыла тонкую деревянную дверь и вошла в дом.

В очаге потрескивал огонь. Тепло окутало Рамсона, как объятья матери. Он застонал, уложил ведьму рядом с огнем и стал стягивать с себя ледяную одежду. Пальцы соскальзывали с пуговиц, и ему едва хватило сил снять рубаху. Полураздевшись, он сполз на пол, впитывая в себя тепло сухого дерева.

Ему хотелось больше никогда не вставать, не напрягать хоть один мускул. Но через некоторое время он услышал шуршание и шаги легких маленьких ножек. Рамсон открыл один глаз.

Девочка сидела, согнувшись над ведьмой. Ее руки порхали над телом аффинитки, как две беспокойные птички. Он оглядел ее волосы, мягко спадавшие на плечи, ее блестящие бирюзовые глаза – их цвет напомнил ему о теплых южных морях.

«Ребенок одного из Азеатских королевств», – подумал Рамсон, а внутри дрогнуло сочувствие. Он был примерно в ее возрасте – может, на пару лет старше, – когда впервые прибыл на кирилийские берега. Голодный, напуганный и безнадежно потерянный.

Но чем дольше он на нее смотрел, тем сильнее становилось дурное предчувствие, от которого бежали мурашки по коже. Будучи капитаном порта, одного из крупнейших торговых центров Кирилии, он мог предположить множество мрачных причин, почему ребенок из далекого королевства остался здесь один. Азеатский регион был известен тем, что множество эмигрантов оттуда искали работу в других государствах – особенно в безжалостной, зацикленной на торговле Кирилийской империи. Рамсон видел, как корабли-призраки причаливали к его пристани безлунными ночами, наблюдал за крадущимися в темноте фигурами – мужчины, женщины, дети.

Аффиниты становились призраками в этой империи: ни документов, ни дома. Не к кому обратиться за помощью. Их мольбы уносили волны в сиянии жестокой луны.

Рамсон тоже закрывал глаза на это.

Девочка прижала два пальца к шее ведьмы. На ее лице отражалось беспокойство.

Рамсон глубоко вдохнул.

– Она жива?

Его голос походил на скрип.

Выражение нежной заботы тут же исчезло с лица девочки, как будто кто-то резко захлопнул книгу. Она смерила его таким же взглядом, которым на него смотрела ведьма, и поджала губы.

Рамсон попытался снова:

– Кто ты? Как ты нас нашла?

Ее глаза превратились в щелки. Рамсон не мог понять, как этой малютке удавалось выглядеть яростнее ведьмы.

– Кто ты такой? – ответила она вопросом на вопрос.

– Я друг.

– Ты лжешь. У нас с Аной нет друзей. Но ничего страшного, – уверенно добавила она. – Если ты злой, я тебя убью.

Рамсон вздохнул. Почему ему сегодня так везло на кровожадных дев?

– Смотри, – сказал он. – Она дрожит. Это хороший знак. Нам нужно медленно ее отогреть.

Он осмотрел помещение. У дальней стены стояли нары, с краю которых были сложены одеяла. Напротив располагался очаг – его веселый треск разлетался по маленькой комнате. У двери находился старый деревянный стол, заваленный пергаментами и перьями.

– Принеси одеяла и сухую одежду. И давай переместим ее ближе к огню. Я думаю, она в полусне. Нагрей воды.

Девочка несколько секунд смотрела на него оценивающим взглядом кошки, которая решала, доверять ему или нападать. В конце концов она выбрала первый вариант и побрела к двери в банную комнату в задней части избы.

Значит, ему оставалось лишь… одно.

Со стоном Рамсон встал на колени, потом на ноги. Он наклонился и, рискуя надорвать спину, поднял ведьму на руки. Его потряхивало, пока несколькими шагами он пересекал комнату. Локтем он толкнул дверь в маленькую комнатушку. Внутри горела одинокая свеча, освещая мокрую деревянную лохань.