«Телефон доверия» и другие рассказы - священник Александр Дьяченко

Это был первый и последний раз, когда я выступал перед столь представительным собранием. В Москву съехались епископы из Италии, Франции и Германии. Прямо передо мной расположились все четыре католических епископа из России, а рядом в президиуме сидел их митрополит. Напротив имен большинства выступавших значилась пометка: доктор богословия. Поскольку мой сан был самый маленький, то и выступать меня поставили в самом конце, после меня значились только ужин и концерт.

Два долгих дня я был вынужден сидеть и слушать выступавших. Они сказали много хороших слов в память о «святом докторе» и еще обсуждали пути сближения с нами, православными, живущими в России. Наконец председательствовавший митрополит предоставил слово мне.

В течение нескольких минут, кратко и, как мне показалось, доходчиво, я отрапортовал уважаемому собранию то, что было обозначено темой, и замолчал. По сценарию подобных конференций мне должны были ответить сдержанными хлопками и отпустить, тем более что, отказавшись от ужина, я еще успевал на электричку. Но они молчали. Чувствовалось, что кроме дежурного доклада люди ждали от меня, единственного среди них православного человека, чего-то еще. Не зря же они ехали к нам издалека.

Тогда, набравшись смелости, я предложил:

– А хотите, расскажу вам одну историю?

В ответ народ одобрительно закивал головами: давай, мол, отец, не стесняйся.

– Не знаю точно, когда это произошло, мне духовник рассказывал. Приехал к нам в Советский Союз «черный Папа».

Все тут же повернулись в сторону историка-консультанта, присутствовавшего в зале.

– Да, – немедленно подтвердил тот, – действительно, в таком-то году (я от волнения снова не запомнил дату) к нам в Москву приезжал генерал ордена иезуитов. Только мы, католики, не называем его «черным Папой».

– Так вот, – продолжил я и стал рассказывать про отца Симеона, как всю свою жизнь он по-своему, может, немножко смешно боролся за мир во всем мире, как добирался поздней осенью 1941 года в столицу с собранными среди ссыльных пожертвованиями в помощь фронту. И о той самой встрече, когда два таких непохожих, обитавших на разных планетах человека вдруг почувствовали друг в друге что-то такое, из-за чего, презрев возраст и положение, бегом побежали и бросились в объятия. Наверное, и мы, когда сумеем почувствовать друг в друге что-то важное и притягивающее, не останемся стоять на месте и тоже побежим, и тоже обнимемся.

И они услышали меня, эти люди из Италии, Франции и Германии. И хлопали так, что мне стало страшно за их ладони. Сойдя с трибуны, я поспешил на электричку, и каждый из тех, кто попадался мне в коридоре – простые уборщицы, официантки, рабочие, – улыбаясь, крестили меня вслед и кричали: «Спасибо! » Будто они тоже сидели в зале и слушали историю про отца Симеона.

А я уже бежал по улицам Москвы, по ступенькам эскалаторов в метро. Каюсь, не успевая купить билет, перепрыгнул через турникет на вокзале. У меня был шанс успеть на последний автобус, идущий ко мне в деревню. И вы знаете, я успел!

Пророчество игумена Нафанаила

Один знакомый батюшка как-то рассказал анекдот. Хрестоматийная, в общем-то, ситуация.

Католический ксендз и православный батюшка во время поста едут поездом в одном купе. Пан ксендз достает из сумки шматочек пахучего сала. Нарезает тоненькими кусочками и начинает есть. «Батюшка, – улыбается он, – пожалуйста, угощайтесь». В ответ наш православный пастырь, сглотнув набежавшую слюну, самоотверженно отказывается: «Что вы, пане ксендже, как можно? Мы же сейчас постимся и сала не едим». Католик ест и посмеивается: «И напрасно, батюшка, напрасно. Сало, знаете ли, вещь хор-о-о-о-ошая! »

Доехали пастыри до конечной станции, прощаются. Батюшка берет вещички и кланяется: «Всего вам доброго, пане ксендже. Прошу передавать от меня поклон вашей матушке». Ксендз с удивлением переспрашивает: «Какой такой матушке? Разве вы не знаете, что матушки нам не положены? » А батюшка парирует, победно улыбаясь: «И напрасно, пане ксендже, напрасно. Матушка, знаете ли, вещь хор-о-о-о-о-шая! »

Рассказал он этот анекдот Великим постом, и не зря, видать, рассказал. Как человеку понять, что он счастлив, что не нужно ему искать что-то далекое и необыкновенное, если его счастье на самом деле всегда с ним рядом? Вот мы, православные, это знаем. Нашей маленькой радостью становится возможность просто сесть после поста за стол и поесть с друзьями того же самого сальца. Для других это будни, а для нас – праздник.

Если бы не посты, стали бы мы по-настоящему ценить тех, кто живет с нами в одном доме, делит стол и ложе? Был бы этот человек тебе всегда желанен? А как здорово сознавать, что и ты ему точно так же дорог, такой же единственный и на всю жизнь.

Нет, определенно священнику без матушки не спастись. Матушка – это второй крест на его шее и постоянный ограничитель. Только и слышишь: «Куда пошел? На кухню после восьми не входить! Мне что, на холодильник замок вешать? » Это уже давно, когда еще на железной дороге работал.

Просыпаюсь как-то дома ночью и чувствую сильнейший голод. Работали мы посменно, и ночь для меня перестала отличаться ото дня, и потому есть хотелось круглосуточно. Встаю и потихонечку крадусь на кухню. Поставил чайник, намазал хлеб маслом, сверху еще и медом – короче, пирую.

А матушка даже во сне услышала. Сразу поняла – дело недобро и ринулась спасать. Приходит, а я, уже разохотившись, второй бутерброд готовлю. И ведь не стала ругаться, а убедила, что не надо мне этого вовсе. Столько лет спасала и продолжает спасать. А что прикажете делать, если нервы напряжены до предела или тебя посетил источник вдохновения? Ну как не пожевать в такой момент кусочек колбаски? Как? !

И тогда высокой степенью искусства становится проскользнуть к холодильнику таким образом, чтобы никто не заметил и ничего не услыхал. В этот момент даже какой-то азарт появляется, словно ты пробираешься в тыл к противнику. На этот раз дойдешь или нет? Иногда и во время поста по привычке проберешься, правда, тогда хлопаньем дверцы все дело и ограничивается – холодильник все одно пустой. Разве чтобы навык не утерять.

В последнее время все чаще приходится жить порознь. Матушка то за стариками уезжает ухаживать, то внучку присмотреть, и все чаще остаешься в доме один. Думаешь: вот и славно, отдохну от постоянного «всевидящего ока». А уезжает, и время останавливается. Ты перестаешь жить и словно впадаешь в анабиоз до тех пор, пока она не вернется. Оглядишься вокруг и думаешь: зачем мне столько комнат, хватило бы и одной. Все что можно спрятать – накрываешь, чтобы не пылилось, и закрываешь двери в другие комнаты. Зачем убирать лишнюю площадь?