Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

– Хорошо, – ответила она.

Я снова встал в очередь, она продвигалась медленно, потому что время разговора не было лимитировано. Когда я наконец опять набрал номер, трубку взяла Манушак:

– Где ты? Куда пропал?

– Я в России.

– Что ты там делаешь?

– Приеду – расскажу, – ответил я.

Потом, когда она сказала, что я получил четверку и аттестат у меня уже в кармане, почувствовал, как жар бросился мне в лицо.

– Мама плакала, она уверена, что из тебя получится хороший человек, я тоже уверена.

– Манушак, моя хорошая девочка, я люблю тебя.

– Хаим посоветовал завернуть аттестат в бумагу, а то, говорит, мухи могут засидеть. Что скажешь? По-моему, хороший совет.

– Где ты Хаима видела?

– Вчера утром встретила возле хлебного.

Я обрадовался:

– Ты уверена?

– Ты думаешь, я могла с кем-нибудь спутать Хаима?

Пятнадцатикопеечных было достаточно, и когда я закончил говорить с Манушак, набрал номер Хаима. Я слышал длинные гудки, трубку никто не брал. Набирал еще трижды, потом бросил это дело.

В очереди от одного парня я узнал, что поезд на Тбилиси отходит от Курского вокзала в первом часу ночи. Я добрался до вокзала на метро. Нашел кассу и купил простой плацкартный билет. Времени было много, и я прогуливался по перрону. Зашел в привокзальную столовую и сел к столу. Пил пиво и думал о дядях Хаима. Если до сих пор они не раскололись, то теперь, бог даст, вряд ли уже что-нибудь случится, пытался я себя успокоить, но это не очень получалось. Я догадывался, что дело было не только в дядьях, ведь где-нибудь в другом месте эта сумка могла попасть в руки КГБ. Тогда, взяв след, они вполне могли выйти на меня, а меня найти не трудно. В общем, я был не в настроении: «И на что им сдались эти кассеты? Знать бы, в чем дело».

Когда я поднимался в вагон, проводница с удивлением посмотрела на мою сумку: «Отсюда с пустыми сумками никто не едет. Ты – первый», – сказала она.

У меня было верхнее место, я постелил себе постель и залез туда. Внизу подо мной разговаривали мужчина и женщина. Мужчину было хорошо видно, лицо у него было спокойное и беззаботное. Мне стало завидно, я отвернулся к стенке и стал прислушиваться к перестуку колес.

На другое утро проснулся поздно, умылся. Прошел два вагона и вошел в вагон-ресторан. Народу было немного, выбрал столик и стал ждать официанта. Он появился не скоро и был пьян вдребезги.

– Сегодня у меня день рождения, – объявил.

– Доволен жизнью? – спросил я.

– Когда как, зависит от клиента.

Я собирался заказать первое, но подумал, как бы тот по дороге не плюнул мне в тарелку. Улыбнулся ему: «Хорошо, что предупредил, учту». Пошатываясь, он принес большую тарелку с харчо, не пролив ни капли. Поставил передо мной, и я принялся за еду, по ходу размышляя о сне, увиденном ночью.

Странный сон приснился мне, будто сижу я за отцовским столом и чиню старую обувь. Пришел какой-то пожилой мужчина и сел передо мной на скамейку под деревом. Курит и смотрит на меня. Во лбу у него две дырки, и когда он выпускает дым изо рта, из этих дыр тоже идет дым. Вдруг я узнал его, это был Трокадэро, постаревший Трокадэро.

– Я думал, друг, ты – елка, а ты, оказывается, подводная лодка, – упрекнул он меня.

– Какая же из меня лодка, я и плавать-то не умею, – ответил я.

– И я так думал, но оказалось, что умеешь, мать твою… – выматерил он меня.

Я только диву давался: Трокадэро, да к тому ж постаревший Трокадэро, какого черта он мне приснился?

Когда я впервые его увидел, ему было четырнадцать лет. Седые волосы и морщины на лбу делали его похожим на состарившегося ребенка. Большеголовый, с кривыми зубами, я еще, помнится, подумал: «Кто же этот уродец? » На нем был старый плащ и обувь со стоптанными каблуками. Он появился у входа в сад и спросил: «Как мне найти Хаима? » Там стояли взрослые парни, он пришелся им не по душе.

Брат Баадура Тушури рявкнул: «По-твоему, мы должны знать, где сейчас ошивается этот выродок? !»

Трокадэро опешил, но не издал ни звука и уходить не собирался.

Тушури крикнул в раздражении: «А ну, дуй отсюда! »

Тот еще раз глянул на него и отвернулся.

Мы все, кто был там, решили, что на этом все кончено. Что же мы могли еще подумать, ведь Тушури лет на пять по меньшей мере был старше да на две головы выше.

Только я решил, догоню его и скажу: «Я знаю, где Хаим, пойдем, помогу его найти», как тот остановился и развернулся.

– Эй ты! Поди сюда! – крикнул он Тушури, подзывая того рукой. Позвал деловито, злости в нем не ощущалось.

– Я?

– Ну да, ты, мать твою… – выматерился он.

Они набросились друг на друга, и через какие-то секунды Тушури валялся на земле. Кроме носа, еще в двух местах у него было рассечено лицо. А ведь считалось, что он хорошо дерется.

Результат был настолько неожиданным, что все разинули рты. В такой ситуации, как было принято, все должны были как полагается наброситься на Трокадэро. Но ничего подобного не произошло, взрослые парни будто испугались. А этот седой мальчик и не посмотрел на них, вошел в сад, присел на скамейку и, как ни в чем не бывало, закурил. Только тогда кто-то узнал его: «Это же тот со Святой горы, как его, не то Трокадэро, не то Тракадэро».

Я побежал за Хаимом, нашел его. Когда мы подошли к саду, никого из тех парней уже не было, а Трокадэро все так же спокойно сидел на скамейке. Мне показалось, что за этим спокойствием скрывалось что-то нездоровое, больное, что-то, несвойственное обычному человеку.

– Что случилось? – спросил Хаим.

– Ничего, хамов везде хватает.

Он сказал это так просто, случившееся вообще ничего для него не значило, и это меня так сильно поразило, что с того дня я все годы старался заработать его хорошее отношение, но единственное, чего я добился, – было его пренебрежение. В его присутствии я становился сам не свой и выглядел придурковатым малым. Не знаю, почему так получалось.