Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

Когда съехали вниз, Толик сказал:

– Как появился новый министр внутренних дел, город наполнился куревом и наркотой, в прошлом году такого не было.

– Чем больше одурманенных, тем им спокойней, – заключил Трокадэро. Он говорил обычно таким тоном, будто предупреждал: только посмей не поверить.

Романоз и Куса подъехали к той же закусочной, их поджидал Вагиф. А мы переехали через пути и стали спускаться к центру города. Трокадэро повернулся ко мне:

– Поужинаем вместе?

Я устал быть рядом с ним в постоянном напряжении, хотелось только одного – убраться поскорей, но я испугался, как бы он не обиделся и не переменил своего отношения ко мне, поэтому улыбнулся и кивнул.

– Мы приглашаем, – добавил он.

Мы вошли в хинкальную на Колхозной площади, прошли в самый конец и сели за угловой столик. Было жарко, Толик расстегнул пуговицы на сорочке, показался большой серебряный крест.

– Дедовский, – сказал он, – дед был царским офицером, воевал на стороне грузин, против большевиков, в двадцать первом погиб в бою под Коджори.

– И мой дед там сражался, – сказал Трокадэро.

Я знал о тех боях от Мазовецкой. Оказывается, мой дед возглавлял конный полк, дважды был ранен и самым последним оставил поле боя. Мне захотелось рассказать об этом, но я не стал, вдруг они приняли бы это за бахвальство, я постеснялся.

Официант поставил на стол деревянное блюдо, полное хинкали, затем принес бутылку водки и кружки с пивом. Я так увлекся едой, что обо всем позабыл. Когда в конце концов я поднял голову, заметил, как Трокадэро и Толик удивленно уставились на меня.

– Очень вкусные хинкали, – оправдался я. Опрокинул рюмку водки, запил пивом и прикурил сигарету. Догадывался, что-то не так, такие люди так запросто не возьмут тебя в свою компанию, но ответа у меня не было, да и чувствовал я себя прекрасно.

В какое-то мгновение я вдруг решил спросить: «Как думаете, кто убил Рафика? » Но мозгов хватило, и я прикусил язык. Даже знай они ответ, разве бы мне сказали?

Потом Трокадэро спросил у меня:

– Что там было, в ментовке?

Я рассказал.

– Повезло, что тебя не было в городе, – сказал он под конец, – а не то они так легко тебя не выпустили бы. – Потом добавил: – Хаима зря там держат.

Когда зашел разговор о дядях Хаима, Толик спросил:

– С одним ясно, у него сердце не выдержало, но почему другой покончил с собой, не понимаю?

– Наверное, почувствовал, что не выдержит и заговорит, – пояснил Трокадэро.

– Да, но кто-нибудь все равно проболтается, столько народу арестовано, – сказал я.

– Значит, он знал больше других, иначе какой в этом смысл?

– Такие люди вызывают у меня уважение, – сказал Толик.

– И у меня! – согласился Трокадэро.

«Что может быть важнее жизни для человека? » – думал я и считал поведение покойных глупостью, но не мог же я сказать это вслух.

– Что же он мог такого знать? – спросил я.

– Говорят, они накопили долларов немерено и где-то припрятали, – сказал Толик.

Я усомнился в сказанном:

– Деньги живым нужны, к чему они мертвым?

– Ты прав, – согласился Трокадэро, – тут другая причина кроется, более важная.

Толик водку не пил, всю бутылку выдули мы с Трокадэро, к этой водке надо прибавить три кружки пива, в общем, я опьянел. Они отвезли меня домой, мы договорились, что они заедут за мной в половине десятого, на этом и распрощались.

Нетвердой походкой я начал подниматься по лестнице, увидел отца у двери Мазовецкой, он рылся в карманах, у ног лежали сумки с обувью и инструментами.

– Ключей не могу найти, – пожаловался он.

– Позвони, откроет.

– Может, спит уже, не хочу будить.

Давно уже я заметил, что старуха Мазовецкая опостылела ему, но деваться ему было некуда.

– Верни мне деньги, – сказал я.

– Завтра отдам.

Я шагнул и позвонил в дверь:

– Сейчас давай.

Он не ответил. Мы стояли и сердито глядели друг на друга, в это время Мазовецкая открыла дверь. Отец вошел и собрался закрыть за собой дверь, но я поставил ногу на порог и придержал ее:

– Верни!

Он достал двадцать рублей и протянул мне. Я взял со злостью:

– Да что ты за человек? !

– Зачем тебе столько денег? Я по частям верну.

В этот момент я почувствовал дурноту, и меня вырвало. Я оперся на перила, чтобы не упасть.

– Что ты натворил, кто же это будет вытирать? – У отца вытянулось лицо.

Я выпрямился и зло выматерил его. Испуганный, он уставился на меня, ничего не сказал, потихоньку закрыл дверь, и я услышал щелканье замка. Я поразился сам себе, будто это не я, а кто-то другой матерился вместо меня. Наконец я добрался до своего чулана, вошел и свалился на постель.

Через два часа меня разбудила Манушак:

– Выпил? Если б ты знал, какая вонь стоит.

Я обрадовался, увидев ее. Она достала карамельку из кармана и положила мне в рот. Руками пощупала мое новое одеяло и матрац:

– Смотри, какой мягкий. – Заметила кожаную сумку возле шкафа и взглянула с удивлением.

– Не стал продавать, решил тебе подарить.

Она подошла и взяла.

– Спасибо большое, мама обрадуется. – Она осмотрела сумку и поставила на стол. – А где аттестат? – затем спросила она.

Я показал на шкаф, она осторожно взяла и взглянула. Это был сложенный вдвое картонный лист, на вложенном внутри листочке были написаны мои имя и фамилия и полученные по разным предметам оценки. Она громко прочитала все до конца и засмеялась. От радости у нее появлялась косинка в глазах, и она становилась еще милее.

– В январе я стану совершеннолетним, получу паспорт и женюсь на тебе.

У нее опять слегка закосили глаза.