Непобедимое солнце. Книга 2 - Виктор Пелевин

– Здравствуй, – сказал он. – Ты здесь уже была?

– Где «здесь»?

– На гипподроме. Пойдем пройдемся, чтобы не привлекать внимания…

Он взял меня под руку.

Я не знала, какие в Турции правила proximity и личного женского пространства – и вообще, значат ли эти слова что-то кроме персонального угла в гареме. Но Гекчен был само приличие, и я безропотно пошла по променаду рядом с ним.

Постепенно я успокоилась. Вернее, поняла, что до этого безумно нервничала.

– Лучшее место для прогулки, когда приезжаешь ненадолго в Стамбул, – сказал Гекчен. – Знаешь, что тут было раньше? Вот здесь, где мы идем, проносились колесницы. А вот тут, где стоят обелиски, был центр трека. В смысле, той зоны, где проходили гонки. Здесь выставлялись сокровища античного искусства. Гонки на колесницах в древности были сердцевиной политического процесса – и я думаю, что наша цивилизация постепенно вернется к чему-то подобному…

– А какая в гонках политика? – спросила я.

– Болельщики делились на партии. Синие, зеленые и так далее. Это было примерно как наши парламентские объединения. В самом прямом смысле. Болельщики «синих» или «зеленых» могли организовать в стране революцию. Вот прямо здесь, – Гекчен обвел рукой вокруг, – в один день погибло сорок тысяч болельщиков.

– Что, была такая давка?

– Нет, не давка. Это были участники восстания «Ника», болельщики «зеленых». Они хотели устроить самый настоящий госпереворот. Гипподром служил им чем-то вроде штаба и главной базы. А солдаты Нарцесса – это такой византийский полководец – закрыли выходы и вырезали всех, кто тут был. Всех вообще…

Я поглядела в окружающую пустоту уже с гораздо большим уважением.

– Здесь что, были стены?

– Да. Как бы Колизей, сильно вытянутый в длину.

Мимо проплыл гранитный египетский обелиск, такой гладкий, аккуратный и высокотехнологичный, что рядом с ним византийские барельефы пьедестала казались торопливой халтурой. Обелиск покоился на четырех металлических кубиках под углами – фактически висел в воздухе. Выглядело это как-то не слишком надежно. Даже подозрительно.

То же относилось к Гекчену. Почему я вообще ему верю?

– Скажите, Ахмет, а кто вы на самом деле?

– Я профессор в Стамбульском университете. И приехал сюда прямо после семинара.

– Вы изучаете… Ну, эпоху Каракаллы?

– И ее тоже, – усмехнулся он. – Поздняя античность – мое хобби. Но вообще-то я специалист по суфийской поэзии. Ты уже видела Камень?

Я кивнула.

– И знаешь, что это такое?

– Да. Ритуальный объект из Сирии. «Бет-эль», как тогда говорили. Дом бога.

– Ты знаешь, какую роль Камень сыграл в жизни императора Элагабала?

– Знаю, – сказала я. – Император танцевал перед ним, когда был маленьким.

– А ты знаешь, почему Камень называли «Sol Invictus»?

– Насколько я помню, «Sol Invictus» – один из титулов бога Солнца. То же самое, что «Элагабал». Римский культ конца третьего века.

– Если бы ты сдавала мне зачет, – сказал Гекчен, – я бы, конечно, тебе его поставил. Но в действительности все обстоит иначе. «Sol Invictus» – не бог Солнца, а именно этот камень. Хотя потом так стали называть и солнечного бога тоже. Смысл у этого названия не такой, как кажется. И Камень – тоже не совсем то, что тебе сказали.

– А что мне сказали?

– Ты полагаешь, это некий магический артефакт, способный творить чудеса и управлять событиями. И это действительно так. Но на самом деле все гораздо серьезней. «Sol Invictus» – это объект, создающий всю нашу реальность. Так называемый «центральный проектор».

– Так называемый – кем?

– Теми, кто про него знает. Так природу этого объекта объясняли существа, стоящие выше нас. Гораздо выше. Сохранились записи, которые я обнаружил…

Так, подумала я, интересно. Это он вообще серьезно? Про высших существ и так далее? Не будем на всякий случай возражать. Вдруг он нервный.

– Но Тим не хочет со мной говорить, – продолжал Гекчен. – Просто не хочет… Он меня избегает.

Значит, они знакомы, поняла я. Ну и слава богу.

– А почему такое странное название? Почему «центральный проектор»?

– Потому что все без исключения в нашем измерении – его порождение. Включая нас с тобой, этот разговор и даже само наше измерение. Названий у него много. «Камень философов» – одно из них. Другое – «фонарь Платона». Имеется в виду источник света, который создает платоновскую пещеру и все ее тени. Третье – «шарнир реальности». Считают, что этот объект создает как бы разрывы в истории, после которых ее направление непредсказуемо меняется. Но это просто побочный эффект. Самое точное название – проектор «Непобедимое Солнце».

– А почему «Непобедимое»?

– Потому что ему не может противостоять ничто. Картинка на экране не может угрожать проекционному аппарату. Для картинки на экране проектор – это непобедимое солнце.

– Позвольте, – сказала я, – но ведь можно взять обычную кувалду и разбить это «Непобедимое Солнце» на куски.

– Нельзя, – ответил Гекчен. – Вернее, можно – если подобное состояние реальности будет спроецировано «Непобедимым Солнцем». То есть создано самим проектором.

– Значит, – сказала я, – если разбить кувалдой простой булыжник, это сделаем мы. А если разбить кувалдой Камень, это произойдет по воле самого Камня, и все устроит он сам?

Гекчен смущенно засмеялся. Вид у него был такой, словно я высказала безумно свежую мысль, которую сам он прежде не решался допустить себе в голову.

– Извини, Саша, но вот сразу чувствуется, что ты из России. Первая мысль – взять кувалду и разбить. Это ваш национальный способ познания реальности?

Мне стало обидно. Даже захотелось напомнить про взятие Константинополя. Еще непонятно, кто тут с кувалдой… Хотя, с другой стороны, это ведь не Гекчен его брал. Он вряд ли бы справился, с кувалдой или без. Мне стало смешно.

– Что-то вроде того, – сказала я. – Часто помогает. И метод кувалды, кстати, не обязательно наш. С Камнем это уже делали. На каждой маске закреплен его кусочек. Вот тут.

И я показала на лоб.

– Я знаю, – кивнул Гекчен. – Эти маски – тоже часть центрального проектора. Инструменты, с помощью которых с ним входят в контакт. Примерно как пульт от телевизора. Поэтому на каждой маске есть осколок Камня.

– Вы можете доказать, что говорите правду?

– Нет, – ответил Гекчен. – Доказать я ничего не могу.

– То есть все это исключительно вопрос веры, правильно я понимаю? Вот есть большой черный булыжник. Именно он создает все остальное, хотите верьте, хотите нет…

– Ты говоришь в точности как другие, – сказал Гекчен. – И я понимаю их логику, поверь. Точно так же рассуждали софисты в третьем веке нашей эры. Это действительно во многом вопрос веры. Как и все прочее в нашей жизни. Но есть очень древняя и почтенная традиция, связанная с этой верой. И я, как ученый, ни за что не поверил бы в такое, если бы у меня не было для этого самых серьезных оснований.