Берег Живых. Выбор богов. Книга вторая - Анна Сешт

Бальзамировщик не хотел пользоваться своей властью в открытую, не хотел обнаруживать себя раньше времени, но его влияния должно было хватить, чтобы объяснить даже самому Великому Управителю, почему необходимо было вмешаться. Ожог Сатеховым Пламенем на запястье старшего царевича был весомым доводом уже сам по себе.

Свернув в коридор в нижних помещениях храма, Таа поправил привычную маску непроницаемого спокойствия, сквозь которую редко проглядывали какие-либо эмоции. Воины, охранявшие пленника, почтительно отсалютовали ему. На этот раз вопросов они не задавали.

– Без моего приказа никого не впускать, – велел он.

– А госпожа Таэху? – осведомился один из стражей.

– Если она вернётся раньше – её тоже, – невозмутимо ответил жрец. – Нашему храму грозит опасность. Я сам объяснюсь с мудрой Таэху.

С этими словами он вошёл в комнату, и стражи закрыли за ним дверь.

В небольшой комнатке, в которой из мебели был только простой маленький алтарь Ануи, при свете двух светильников пленник молился. Старик Минкерру не запретил ему совершать каждодневные обряды, а зря. Таа претило думать, что лишённый титула жрец продолжает мнить себя жрецом. Это бросало тень на служение других – тех, кто действительно оставался верен Стражу Порога.

– Я пришёл говорить с тобой, и у нас не так много времени, – холодно произнёс Таа.

Перкау ответил не сразу – прошептал последние слова ритуальных формул и только потом поднял взгляд на вошедшего, чуть переместился, садясь на циновки. По крайней мере, сегодня он двигался, пусть и не слишком уверенно, тогда как в прошлый визит жреца даже не поднялся. Впрочем, в искусстве Итари сомневаться не приходилось.

Взгляд мятежника был вполне ясным, осмысленным. Даже не верилось, что этот рэмеи рехнулся в руках дознавателей и явил Сатехово Пламя.

И всё та же упрямая воля, тот же покой осознания своей участи. Перкау не боялся Таа – просто не видел в нём опасности.

– Ты подумал о том, что я сказал тебе?

– Разумеется, – мятежник склонил голову. – У меня много времени на размышления.

– И что ты скажешь мне?

– Я не стал звать тебя и тревожить именно потому, что сказать мне нечего, – сдержанно ответил пленник.

Таа скрестил руки на груди, окидывая его взглядом, созерцая внутренним взором потоки энергий, под которыми Перкау таил и иную часть своей сути. Таил уже не столь умело, как прежде…

– Я знаю, что ты есть, – тихо, но твёрдо проговорил бальзамировщик. – Тебе не скрыть этого от меня под маской благообразности, под плетением молитв Ануи. Для каких бы своих целей ты ни вернул наследника, я не позволю этому сбыться. И твоей общине я не позволю стать спасителями в глазах народа. Запомни это.

Перкау вздохнул, и Таа вспомнил его слова: «Но ярость твоя понятна мне. Не думаю, что я чувствовал бы что-то иное, поменяйся мы местами… не знай я всего, как не знаешь ты…»

– Веришь ты мне, мудрый, или нет, но я никогда не противостоял культу Стража Порога, – мягко произнёс он. – И никогда не был врагом другим жрецам. А враг… он совсем близко.

Таа внутренне напрягся. Мятежник знал, а это было совсем уж некстати.

Заставив свой голос звучать теплее, он сказал почти доверительно:

– Так помоги нам, своему культу. Помоги мне не видеть врагов в тех, кто тебе дорог, и я смогу защитить их так, как не могу защитить тебя, даже если бы хотел.

Кому, как не Таа, было знать: бальзамировщики не были лишены чувств, что бы там ни говорили в народе. Отношение к ним других рэмеи, странная смесь глубокого почтения, некоторого страха, а кое-где и отвращения, заставляло жрецов Стража Порога больше ценить теплоту, близость. Общины жрецов были своего рода семьёй. Общины бальзамировщиков были семьёй даже в большей степени, ведь от остального мира их отделяла тонкая грань, постоянное напоминание об умирании, переходе в вечность и о страшных, пусть и необходимых обрядах, проводимых в их храмах.

И потому даже сейчас, когда Перкау был спокоен и отрешён, ему не было безразлично.

– Если даже я скажу тебе – ты всё равно не поверишь, – покачал головой мятежник. – Слишком невероятно. И слишком страшно, чтобы поверить.

Таа похолодел. Нужно предупредить царицу! А этого рэмеи ни в коем случае нельзя оставлять в живых… Или… Или же помочь Колдуну довести до конца его изначальный план.

– Ты не оставляешь мне выбора. Твоя наставница, Лират, мертва. Что делать с твоей общиной, пока не решено.

– Мертва? .. – тихо переспросил Перкау.

Таа почувствовал отголосок удовольствия, нащупав верное направление. У него достанет власти надломить эту волю.

Отступник жаждал узнать, обрела ли Лират покой и память. Таа не собирался дарить ему успокоение.

– Осталась в запечатанном храме, – сухо ответил жрец, говоря правду, но не более того.

Что-то странное отразилось в глазах мятежника, но Таа не успел прочесть – Перкау опустил взгляд и тяжело вздохнул. Его шёпот бальзамировщик не различил, но заметил, как дрогнула рука мятежника, когда тот провёл ладонью по лицу.

Мгновения тянулись удручающе медленно. Таа был терпелив, но почти физически чувствовал поступь приближавшейся Таэху, её намерение. А мятежник молчал и не поднимал голову.

– Ты знаешь, что не достоин сохранения в вечности, – наконец проговорил Таа и скорбно покачал головой, вкладывая в свой голос прохладу Западного Берега, дыхание древних гробниц – всё, что составляло его суть кроме привычной личности. – Боюсь, что и те, кто пошёл за тобой, не достойны. Мне жаль.

Перемену в пространстве он ощутил даже раньше, чем светильники полыхнули ярче. И когда Перкау поднял взгляд, Таа уже знал, что увидит там – тлеющее на дне чужих глаз пламя безумия. Он был готов. На миг, только на миг он отстранённо подумал, выдержит ли, но тени Западного Берега защищали его разум и плоть.

Когда чужие руки впечатали его в каменную кладку стены, в голове зазвенело, но Таа сохранил концентрацию.

«Прохлада Вод Перерождения… – напомнил он себе, чувствуя, как стонет, плавится его кожа. – Покой… Вечность… Немного терпения…»

Будущий Верховный Жрец Ануи всей Таур-Дуат не мог проиграть.

И лишь когда Таа почувствовал, как мутнеет, темнеет от боли разум, он вскинул руки и заслонился от пламенной ярости, которую призвал сам. Призрачные голоса взвились обвиняющим хором, хороня огонь. Вырвавшись из стальной хватки, Таа оттолкнул безумца и судорожно вздохнул, оседая по стене.