Пастушья корона - Терри Пратчетт

Но пчёлы тихо загудели и сами станцевали для неё, мягко не позволив её разуму войти в них. И матушка Ветровоск сказала:

– Когда я в прошлый раз танцевала с вами, я была моложе. Теперь я стара. И танцы для меня позади.

Эй к пчёлам не пошла, но крадучись последовала за матушкой в сад. Матушка шла по саду, нежно касаясь стеблей и листьев, и казалось, сад откликается на её приветствие, каждое растение почти что кланялось ей, выражая почтение.

Эй прищурилась и взглянула на растения с истинно кошачьим неодобрением. Любой, кто видел их, мог бы поклясться, что травы, кустарники и деревья матушки Ветровоск разумны; часто они качались, когда никакого ветра не было. А однажды – хотя, может, даже и не однажды, – когда Эй вышла на охоту, они все повернулись и уставились на неё. Кошка предпочитала растения, которые делают, что им велено, то есть стоят смирно, пока она не вернётся в дом, чтобы поспать.

Дойдя до конца грядки с травами, матушка остановилась у яблони, которую ей посадил старый Парсонс только в прошлом году. Яблоня росла там, где полагалось бы стоять изгороди, но ведьмы никогда не обносили свои сады изгородями или стенами. Кто решится забраться в сад к ведьме? К злой старой ведьме, живущей в лесу? Порой сказки бывают очень полезны, особенно если ведьма, так сказать, не владеет навыками строительства заборов. Матушка пригляделась к крохотным яблочкам на ветках – они ещё только-только завязались, ну так что ж, время, чтобы вырасти, у них есть. И она двинулась обратно к двери своего домика, по пути снова кивая каждому корешку, стебельку и плоду.

Она покормила коз, которые с подозрением уставились на неё своими глазами-щёлочками и проводили её взглядом, когда матушка перешла к курам. Куры всегда принимались толкаться и драться из-за еды, но сегодня суетиться не стали. Они смотрели на старую ведьму так, будто её и не было.

Накормив скотину и птицу, матушка сходила в кладовку и вернулась с охапкой ивовых прутьев. Устроившись возле дома, она принялась за работу, тщательно вплетая каждый гибкий прут точно туда, куда нужно. Когда труд был завершён и матушка осталась довольна, она пристроила то, что получилось, под лестницей – чтобы те, кто умеет смотреть, сразу увидели.

Прибрав оставшиеся прутья назад в кладовку, она снова вышла из дому. В одной руке у неё был небольшой белый мешочек, в другой извивалась алая лента. Матушка взглянула на небо. Время близилось.

Она быстро зашагала через лес, и Эй побежала за ней, подстёгиваемая чисто кошачьим любопытством – все кошки невероятно любопытны до тех пор, пока не израсходуют хотя бы восемь жизней. Выполнив задуманное, матушка вернулась по своим следам к ручью, бежавшему неподалёку. Ручей весело журчал.

Она знала свой лес. Каждую корягу. Каждый сук. Каждое создание в нём. Знала так хорошо, как может знать только ведьма. Принюхавшись и убедившись, что рядом нет никого, кроме Эй, матушка открыла мешок, достала оттуда кусок мыла и разделась.

Она вымылась в ручье чисто-начисто, вытерлась и завернулась в плащ на голое тело. Так она и вернулась в домик, где ещё раз накормила кошку, погладила её по голове и поднялась по скрипучей лестнице в спальню, напевая себе под нос старую погребальную песнь.

Там Эсмеральда Ветровоск расчесала свои длинные седые волосы и заново собрала их в обычный узел на затылке, заколов целой армией шпилек. Потом надела своё лучшее ведьмовское платье и наименее штопанную пару панталон. Открыла крохотное окошко, чтобы впустить свежий вечерний воздух, и аккуратно положила две монетки по одному пенни на столик у кровати, рядом со шляпой, украшенной неиспользованными булавками.

И наконец, прежде чем лечь в кровать, она взяла старую картонку, которую надписала когда-то давным-давно.

Чуть позже Эй запрыгнула на постель и поняла, что происходит нечто необычное. Заухала сова. Залаяла лиса где-то в ночи.

А потом осталась только кошка по имени Эй. Одна.

Но если только кошки могут улыбаться, она улыбалась.

Это была необычная ночь. Совы ухали, почти не умолкая. Ветер, завывавший снаружи, пробрался в дом и мстительно набросился на огоньки свечей, пока вовсе не задул их. Но матушка Ветровоск была одета в своё лучшее платье и готова ко всему.

И вот в тёплой темноте того часа, когда рассвет украдкой потянул с неба ночь, по душу матушки пришёл гость. Некто с косой, лезвие которой было тонким, будто тень, – таким тонким, что могло с лёгкостью отделить душу от тела.

И тогда темнота заговорила:

– ЭСМЕРАЛЬДА ВЕТРОВОСК, ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО Я. ПОЗВОЛЬ СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТОТ ВИЗИТ – ЧЕСТЬ ДЛЯ МЕНЯ.

– Я знаю, что это ты, господин Смерть. Мы, ведьмы, всегда знаем, кто к нам приходит, – отозвалась матушка, глядя на своё тело, оставшееся лежать на кровати.

Ей не впервой было беседовать с этим гостем, и она проводила немало душ в ту страну, куда, как было ей известно, матушке предстояло вскоре отправиться самой. Ибо ведьмы стерегут границы между светом и тьмой, между жизнью и смертью; делают выбор, принимают решения – чтобы другие могли притвориться, будто ничего решать и не надо было. Порой ведьмам приходится помогать людям, которым не посчастливилось в их последние часы, чтобы они нашли Дверь, чтобы не заблудились во мраке.

А матушка Ветровоск была ведьмой много, много лет.

– ЭСМЕРАЛЬДА ВЕТРОВОСК, МЫ УЖЕ НЕ РАЗ ВСТРЕЧАЛИСЬ ПРЕЖДЕ, ВЕРНО?

– Да уж, так много раз, что и не сосчитать, господин Жнец. А теперь ты таки заполучил меня, старый хрыч. Ну что же, я своё пожила, тут не поспоришь, и я никогда не лезла вперёд и не жаловалась.

– Я С ИНТЕРЕСОМ СЛЕДИЛ ЗА ТВОЕЙ СУДЬБОЙ, ЭСМЕРАЛЬДА ВЕТРОВОСК, – произнёс голос в темноте. Он был твёрд, но преисполнен почтения. Однако теперь в нём послышался вопрос. – ПРОШУ ПОКОРНО, ОБЪЯСНИ МНЕ, ПОЧЕМУ ТЫ ВЫБРАЛА ЖИЗНЬ В ЭТОЙ КРОШЕЧНОЙ СТРАНЕ, ТОГДА КАК МОГЛА ДОБИТЬСЯ ВСЕГО, ЧЕГО ЗАХОЧЕШЬ, ТАМ, ГДЕ ТЕБЕ ВЗДУМАЕТСЯ?

– Я про мир мало что знаю. Но в своём уголке этого мира я могла творить маленькие чудеса для обычных людей, – резко ответила матушка. – Да мне никогда и не нужен был весь мир, только его кусочек, маленький клочок, который я могла оберегать от бурь. Не тех, что рушатся с неба, как ты понимаешь, – есть и другие бури.