Милочка Мэгги - Бетти Смит

Он и был подручным из Таммани-холла.

Молли, его жена, которую все называли «Миссис», была личностью крайне незаметной. Она была крошечного роста, всего четыре фута десять дюймов [10 - 1 м и 47 см. ], и весила восемьдесят фунтов [11 - 36 кг. ]. Она была всегда чем-нибудь напугана, и дни напролет сновала по дому с этажа на этаж.

Мэри Мориарити, если бы не ее доброта, вполне могла бы пройти по жизни совершенно незаметно для окружающих. Лицо у нее было некрасивым. Для женщины она была слишком высокого роста и при этом не обладала женственными формами. Когда она говорила или улыбалась, ее невзрачность скрадывалась. К сожалению, она не отличалась разговорчивостью и улыбалась редко.

К кобылам Пэтси испытывал отвращение. Когда он мыл их или чистил скребницей и лошадиная кожа перекатывалась складками у него под рукой, его передергивало от гадливости. Он терпеть не мог жесткие лошадиные ресницы. Он не понимал, зачем для овса и сена им нужны такие большие желтые зубы. Ему были противны лошадиные лодыжки, которые казались слишком тонкими для их тяжелых туш. А когда ему приходилось вплетать красную ленту в жесткий хвост, тычась лицом в лошадиный зад, загораживавший ему белый свет, на его глаза наворачивались слезы унижения.

Пэтси ненавидел навоз, который ему приходилось каждый день собирать и раскидывать во дворе под кустами бульденежа [12 - От франц. boule de neige – «снежный шар», декоративный кустарник, сорт калины. ], так как Миссис сообщила ему с испугом в лице, что так нужно делать обязательно, потому что куски навоза для кустов – все равно что чистое золото, и от него цветы приобретут снежно-голубой оттенок.

Пэтси должен был каждый день выгуливать лошадей, чтобы те не застаивались, – по четыре раза обходить с ними вокруг квартала. На эту прогулку ему приходилось надевать фартук с нагрудником, сшитый из матрасного тика. Как же он ненавидел тот фартук!

В первый раз прогулка оказалась полна происшествий. За ним увязалась сбежавшая с уроков пацанва, орущая «Мик! », «Салабон! » и «Застегни-ка платье на спинке! ». Правда, им это быстро надоело, и они убежали.

Прямо на Пэтси мчалась карета «скорой помощи». Чтобы не быть раздавленным, ему пришлось вместе с лошадьми забраться на тротуар. Сзади, облокотившись на натянутый вдоль длинного борта ремень, сидел интерн или доктор. Пэтси уставился на фуражку на помпадуре. Он никогда раньше не видел доктора-женщину. Потом подошел полицейский и устроил ему выволочку за то, что тот забрался с лошадьми на тротуар.

– Еще раз такое устроишь, – беззлобно заявил полицейский, – заберу в участок. Вместе с лошадьми.

Уличная проститутка, взявшая выходной, чтобы сходить за покупками, пригласила Пэтси подняться к ней домой, пообещав ему показать свою птичку. Он пунцово покраснел и тут увидел, что она действительно несла с собой коробку только что купленного птичьего корма.

«Так она правда держит у себя птицу, – подумал Пэтси. – Да простят меня святые угодники за то, что я превратно ее понял».

Потом одной из кобыл приспичило справить нужду, и Пэтси пришлось остановиться. Ему было стыдно до смерти. Из ниоткуда тут же появился дворник с тачкой, метлой и совковой лопатой.

– Добрый день, уважаемый, – заискивающе обратился к нему Пэтси.

– Сукин сын! – горько ответил дворник, принимаясь за дело.

Уводя лошадей, Пэтси думал: «Он точно имел в виду кобылу, потому что никто на свете не посмел бы так меня обозвать и ничем за это не поплатиться».

У Пэтси были и другие обязанности. Он должен был каждый день подметать тротуар и крыльцо и подчищать граблями двор. Каждый вечер он вытаскивал полный мусорный бак на обочину и насаживал мешок с мусором на острый прут в ограде дома. Он выбивал ковры, мыл окна и натягивал на рамы кружевной тюль. Короче говоря, он должен был выполнять распоряжения Хозяйки и прихоти Бидди.

* * *

Каждый день получки к Пэтси заходил представитель пароходной компании, и Пэтси отдавал ему два доллара, о чем тот делал пометку в маленькой черной книжке.

– Всего-то и осталось пятьдесят восемь долларов, – заявил коллектор, забрав первый платеж. – За год все выплатишь.

– Я не хочу оставаться здесь на год. Мне здесь не нравится. Я хочу вернуться в Ирландию.

– Ничто тебе не мешает – через два года.

– Два? ..

– Один год – чтобы расплатиться за проезд сюда, и еще год – чтобы заплатить за проезд обратно.

Два года, прежде чем Пэтси смог бы вернуться, или два года, прежде чем он смог бы послать матери деньги на проезд. Нет. Он не мог ждать. Он решил откладывать каждый пенни… С этой целью Пэтси взял у Ван-Клиса, молодого сигарщика-голландца, у которого иногда покупал глиняную трубку ценой в один цент и кисет табака, пустую фанерную коробку из-под сигар. Он прибил крышку гвоздями и сделал в ней прорезь. В эту прорезь он кидал свои сбережения.

Сбережения копились очень медленно. Пэтси не отличался расточительством, и потребностей у него было немного, но всегда нужно было что-то купить. Кроме пятнадцати центов в неделю на глиняные трубки и табак, дважды в неделю ему приходилось тратить по десять центов на бритье у цирюльника. Бритву и ремень для правки он не мог себе позволить. Стрижка раз в месяц стоила двадцать центов. После каждой воскресной мессы пять центов поглощала тарелка для пожертвований. Кроме того, ему нужны были носки, нательный комбинезон, сменная рубашка, воскресный галстук и помада для волос. Вечером по субботам он пропускал кружку-другую пива – не потому, что он был склонен к выпивке. Просто ему нравилось веселье в баре, где горланили песни и время от времени можно было рассчитывать на крупную потасовку. При этом ему удавалось откладывать доллар в неделю.

Мэри доброжелательно спросила Пэтси, получил ли тот вести от матери. Только тогда до него дошло, что прошло уже два месяца, а он так и не написал домой. Он ответил, что нет, не получил, потому что сам еще ни разу не написал. Да, он умеет читать и писать, но никогда не писал писем, потому что дома все его знакомые жили поблизости и в письмах нужды не было. Он не был уверен, что у него получилось бы написать адрес на конверте и выбрать нужную марку.