Энтропия - Соня Кляйн

Тогда Нела даже не пыталась оценивать деятельность отца с моральной точки зрения. Конечно, это можно было бы списать на возраст… Но как же резко все переменилось. Теперь Нела ненавидит и дорогого папочку, и самого Максимиллиана, и отчаянно протестует вместе со своими скучающими дружками. Наивное создание.

– Я прослежу за тем, чтобы на телевещании доработали охранную систему, – наконец сказал Максимиллиан, прерывая долгую неловкую паузу. – Может быть, стоит сделать опровержение?

Корнелий поморщился и поднял руку:

– Вот уж не стоит. Пусть центральное телевидение этим займется. Пустим в СМИ анонс новых продуктов. Планировалось позднее, но… Людям будет что обсудить. Эту неловкость мы забудем. И они забудут. Им выгодно забыть, – Корнелий вяло усмехнулся.

Максимиллиан взглянул на него:

– Но разумно ли будет оставить это без ответа? Это что, право на так называемую свободу слова?

– Свобода слова изжила себя в то время, когда ее стало слишком много, – Корнелий пожал плечами. – Люди устают от хаоса. На самом деле, им нужна одна единственная точка зрения, которая будет устраивать большинство.

Максимиллиан кивнул и задумчиво проговорил:

– Если свобода слова нужна лишь тем, кто не в состоянии ее отстоять, то нам беспокоиться не о чем.

Корнелий внимательно посмотрел на него и отвернулся к окну.

За этим окном никогда не было темно, свет окон, ночных фонарей и неоновых небоскребов делал ночи какими-то дымчато-розоватыми, а под этим прозрачным небом стоял несмолкающий гул и сверкали яркие вывески. Рассвет еще не скоро. А когда он придет, все станет еще сложнее.

Максимиллиан в очередной раз сделал вид, что ничего не заметил, переведя взгляд на аровану. Прекрасное создание. Безупречное в своей неестественности, безупречное по праву рождения. Он, Максимиллиан, любил все безупречное. Цельное. Настоящее. Лжи хватало и во всем, что его окружало.

– Совет директоров завтра в двенадцать, – наконец сказал Корнелий. – До этого времени вы должны представить отчет о принятых мерах.

Максимиллиан кивнул:

– Конечно, сэр. Сегодня ночью не только нам не придется спать.

Корнелий медленно повернулся к нему и, посмотрев ему в глаза, тихо проговорил:

– Учитывая деликатность ситуации, вы же понимаете, что отчет должен содержать…, – он замялся.

Максимиллиан мягко прервал его и с готовностью кивнул:

– Я знаю, что нужно делать, сэр. Не беспокойтесь.

Корнелий кивнул, отпуская его, затем сел за стол и с какой-то нечеловеческой усталостью прикрыл веки, левой рукой массируя дергающийся уголок глаза. Максимиллиан, конечно же, не мог не заметить этого, но он уже направлялся к двери и вдруг подумал о том, что так и не спросил у Нелы, чем же она рискует. Он вздохнул и вышел за дверь. Как бы ему самому рисковать не пришлось…

***

До утра Нела просидела, напряженно буравя взглядом стену. Очнулась она от лязга открываемой металлической двери. Нела подняла голову и увидела отца. Он стоял в коридоре, немного поодаль, глядя в сторону. Будто он одновременно испытывал неловкость и за свою дочь, и перед ней.

Почти всю дорогу до дома Корнелий молчал. За окнами стремительно покидающей город машины сжималась темнота этой бесконечно длинной ночи. Вдалеке сияли золотые огни ночного Вашингтона, небо над которым казалось фиолетовым то ли от приближающегося рассвета, то ли от красноватой луны в свете неоновых окон ресторанов, расположенных в пентхаусах высоток.

Нела с трудом отвела взгляд от окна, мысленно желая оказаться где угодно, только не здесь – рядом с отцом, в вакууме гнетущей тишины. Она давно привыкла к молчанию отца, хотя иногда и испытывала искреннее желание подойти к нему и поговорить – как говорят дети со своими родителями, особенно, когда родитель остался только один… Но о чем полагалось говорить в таких случаях? Просто спросить у него, как прошел день? Рассказать о своих делах и планах? Несомненно, разговор тут же коснулся бы его работы, которую Нела ненавидела, и ее поведения, которое уже стояло у Корнелия поперек горла. Так что Нела каждый раз приходила к выводу, что лучше бы им говорить как можно реже.

Она думала, что и в этот раз все ограничится напряженным, звенящим молчанием. Но неожиданно Корнелий заговорил – глухо и как-то тихо, глядя на дорогу перед собой.

– Знаешь, когда-нибудь у тебя тоже будут дети. И тогда ты испытаешь то же, что сейчас испытываю я, глядя на тебя.

Нела посмотрела на него – он всегда был так тверд и уверен в себе, как и полагается главе крупнейшей в стране корпорации. Его лицо всегда было спокойным и немного надменным, и ни одна жилка не выдавала в нем обычного человека со своими слабостями (были ли они, эти слабости? – Нела не была уверена). Но сейчас ей почему-то стало жалко его. Он казался раньше времени постаревшим и каким-то усталым. Унизительное чувство стыда зародилось где-то в глубине сознания, и Нела отчаянно старалась его погасить, сжав руку в кулак и впиваясь ногтями в собственную ладонь.

– У меня такого не будет просто потому, что я – не ты, – сухо сказала она, пытаясь сделать голос увереннее. – Моим детям не будет стыдно.

Эти слова прозвучали слишком резко – она даже не узнала собственный голос. Неле захотелось сжаться в комочек, уменьшиться до размеров горошины. А лучше – манного зернышка. Это была просто жалкая попытка сохранить лицо.

– Пусть так, – пожал плечами Корнелий. – Не важно, какие у тебя убеждения. Но и ты однажды поймешь, каково это – когда твой ребенок идет против тебя. Дети не должны предавать родителей.

Нела отвернулась к окну, чтобы отец не увидел в ее глазах того, чего не должен был увидеть. Ей вдруг стало невыносимо холодно, хотя в машине отопление работало даже слишком хорошо. Наконец она проговорила:

– Я не предавала тебя. Я просто не согласна с тобой, и это мой выбор.

Она тщательно выбирала слова, чтобы отец не заподозрил ее в слабости. Корнелий, кажется, хотел что-то сказать, но только бессильно покачал головой.

– Осторожно! – вскрикнула Нела, когда на дороге мелькнула тень и исчезла под колесами.

Корнелий наконец поднял голову. Нела бросилась к окну и увидела резкий, размазанный по дороге темно-красный след и серые клочки, исчезнувшие под колесами следующей машины.