Энтропия - Соня Кляйн

Анакостия – "неправильная" сторона одноименной реки, которую сточные канализационные воды превратили в настоящее болото – как ее называют, "река, о которой забыли". Район, где половина домов заброшены, а вторая половина имеет решетки на окнах и по несколько самодельных сигнализаций, пересобранных из устаревших датчиков движения от осветительных систем и из старых мобильников, эти сигнализации предостерегающе мигают по ночам с каждой стороны дома, в отсутствие фонарей их зловещее сверкание напоминает какой-то апокалиптический рейв, на который некому заглянуть. Район, в который даже полиция избегает соваться. С тех пор, как пошли слухи о "людях в форме с логотипом лисы", которые могут забрать любого, кого никто не будет искать, уровень преступности здесь на время даже снизился, что было весьма удивительно для этого места. Но вскоре все вернулось на круги своя, ведь никакой страх не может быть сильнее голода. С некоторых пор в пустынных днем и опасных ночью трущобах даже собачий корм нельзя пронести из магазина без опасения быть ограбленным, и ведь отбирают его вовсе не для собак. На центральной улице Гуд Хоуп-Роуд – улице Доброй надежды, где ранее благотворительные организации регулярно раздавали еду и одежду, сейчас тихо и почти пусто. Разве что Церковь Божьих Агнцев изредка приезжает сюда с благотворительной миссией, но многие жители почему-то избегали пользоваться их помощью. Даже мать Джастина до последнего гордо качала головой: "Нам ничего не нужно, человек сам может справиться со всем, что ему уготовано судьбой".

Мать Джастина работала на хлопчатобумажной фабрике, пока ее не сократили в связи с "оптимизаций производства" около года назад. С тех пор настали тяжелые времена – пособие по безработице было крошечным, и то, мать до последнего не хотела вставать на учет по безработице. Сначала Джастин не понимал, почему. А когда мать ему рассказала, ей терять уже было нечего. "Не бойся за меня, – слегка печально улыбаясь, говорила она, – Теперь я им точно не пригожусь".

Джастин не помнил отца, мать почти ничего не рассказывала про него, и он каким-то особым чутьем понимал, что не имеет морального права заставлять ее говорить об этом. Джастин не знал, как именно погиб его отец. Иногда он пытался представить, каким отец мог быть, и был ли сам Джастин в чем-то на него похож. Мать только слабо улыбалась, когда в детстве он спрашивал об этом, и Джастин замолкал.

Оканчивая школу, он собирался уехать в город и поступить в колледж. У него не было планов насчет конкретного учебного заведения или специальности, как и практически у всех его одноклассников. Но Джастину только хотелось верить, что есть для него другая жизнь – чуть более сытая, и не так важно, на кого ему нужно будет выучиться для этого – взяли бы хоть куда-то. Строить более точные планы было страшно, а подспудное чувство безнадежности этой затеи заглушало все мысли, оставляя только одну – "там посмотрим". Конечно, для этого сначала ему пришлось бы найти работу, ведь зарплаты матери еле хватало на жизнь. Это само по себе было непростой задачей, ведь за каких-то пять лет доля неквалифицированного труда снизилась в три раза – это упрощало жизнь предпринимателям и до предела усложняло ее людям, не имеющим образования. Но Джастин старался не думать о трудностях – лучше справляться с ними по мере их поступления, а там, может быть, жизнь сама подбросит ему какой-нибудь шанс. Он не раз слышал от матери, что такой подход слишком наивен. «Жизнь не такая, какой ты ее представляешь, – говорила Элен, – Честно сказать, я не хочу, чтобы ты уезжал. Большой город не для тебя». Джастин не понимал этой фразы, а на его вопросы мать отвечала редко. "А разве осталось сейчас что-то кроме больших городов? " – спрашивал Джастин.

Когда Джастин узнал о болезни матери, он даже не успел испугаться – мать до последнего говорила, что это обычная простуда, которая скоро пройдет. И когда Джастин стал подозревать, что симптомы не совсем похожи на простуду, было уже слишком поздно.

Дни поплыли как в тумане. Его словно парализовало осознание того, что он остался совершенно один. А потом… пришли ОНИ.

Джастин знал, точнее, слышал (а кто не слышал? ), что иногда к таким, как он – сиротам и беспризорникам – приходят ОНИ – служители Корпорации ЛИСА. Это было даже не слухом, а скорее призраком, живущим где-то глубоко в сознании всех, кто его окружал, хоть об этом и предпочитали не говорить.

Лаборатория Интегрированных Систем Автоматизации (ЛИСА) с самого начала почти не скрывала, что источник колоссального прорыва не совсем гуманен. Но если без жертв ничего не достичь, то главное, чтобы достигнутые цели стоили этих жертв – таков был посыл ЛИСА. И цели действительно стоили того – в этом мог убедиться любой житель государства. Точнее, центральных городов. Развитие экономики достигло небывалых высот, автоматизация труда, а следом, и многих других процессов, дала мощнейший толчок для всех видов бизнеса. Но развитие экономики было лишь частью того процесса, который начался с приходом к власти Корпорации. Прошло всего несколько лет, и человечество получило ответ на многие вопросы, над которыми ученые бились десятилетиями. Головокружением это назвать было нельзя – это позиционировалось как разумная закономерность, ожидаемая и абсолютно логичная. Ведь где есть головокружение, там есть и сомнение, хотя бы капля.

Индивидуализм, пришедший на смену коллективизму, разобщил людей, но одновременно дал и небывалую свободу. Ты можешь добиться небывалых высот, все зависит только от тебя. Если хватит сил и ума – молодец, победителей не судят. А если не смог – значит, ума и сил не хватило. Естественный отбор. Все зависит только от тебя.

Офицер сел рядом с Джастином и захлопнул дверцу машины. Джастин вздрогнул от этого звука, обернувшись, и поймал на себе взгляд офицера. Тот с любопытством, с каким-то выжиданием продолжал смотреть на него еще несколько секунд. Его светлые глаза, внимательные и прищуренные, словно спрашивали его о чем-то. Он смотрел как на подопытное животное – опыт еще не начался, но любопытство уже пробудилось. Второй офицер завел машину, и Джастин как в замедленной съемке наблюдал, как его дом исчезает из виду за мутным стеклом окна. Они даже не закрыли дверь в дом… Хотя, кому теперь есть до этого дело? Джастин сюда уже не вернется. А больше и некому.

Странная апатия сменилась горечью – тихой, едва зарождающейся. После пережитых волнений у него не осталось сил на полноценные эмоции, только их тени. Понимание того, что все эти слухи – правда, должны были напугать его. Заставить паниковать. Но Джастин не знал, каково это. Он не умел паниковать. И сейчас тот офицер, сидящий рядом с ним, внимательно посматривал на него, явно ожидая какой-то выходки. Джастин наблюдал за этим краем глаза, потом посмотрел ему в глаза. Равнодушно, насколько это возможно. Его горечь нельзя было увидеть, но равнодушие он умел демонстрировать блестяще. Офицер отвел взгляд, а потом, кажется, слегка усмехнулся. Джастин вновь отвернулся к окну. Родной пригород остался позади, потянулись однообразные здания складов и какие-то производственные строения, серые и высокие.