Голос разума - Айн Рэнд

Субъективистский вопрос «Кто решает? » в политике возникает в разных вариантах. Он приводит не внушающих доверия защитников свободы к утверждению о том, что «воля народа», или большинства, – единственное одобрение в свободном обществе, что выступает противоречием в терминах, поскольку такое одобрение представляет доктрину безграничной воли большинства.

Ответ здесь, как и в других морально-интеллектуальных вопросах, один: никто не «решает». Разум и реальность – единственно верные критерии в политической теории. Кто определяет, какая теория верна? Любой, кто сможет это доказать.

Теории, идеи и открытия не создаются и не совершаются коллективно: они являются результатами деятельности индивидов. В политике, как и в других сферах человеческой деятельности, группа может лишь принять или отвергнуть теорию или продукт: сама она не участвует в его создании. Участниками являются те, кто выбирает конкретную область деятельности, исходя из своих амбиций и возможностей. Когда люди свободны, иррациональные теории способны держать пальму первенства лишь временно и лишь благодаря бездействию мыслителей, то есть тех, кто стремится к истине.

В политике, как и в других сферах, не утруждающие себя мыслительной деятельностью люди просто балласт: они по умолчанию соглашаются со всем, что есть у интеллектуальных лидеров. В соответствии со своей способностью мыслить люди следуют за человеком, который предлагает лучшую (то есть наиболее рациональную) идею. Этот процесс происходит не мгновенно, не автоматически и не конкретно, и именно таким путем распространяется знание, и такова модель прогресса человечества. Тот факт, что ни одна диктатура не смогла долго продержаться без жесткой цензуры, – лучшее доказательство мощности идей и разума для людей с разным уровнем интеллектуального развития.

Число последователей идеи не имеет отношения к ее истинности. Большинство может ошибаться так же, как и меньшинство или один человек. Голосование большинства «за» не является эпистемологическим обоснованием идеи. Голосование лишь верный политический инструмент внутри строго и конституционально ограниченной сферы действий для выбора способов воплощения основных общественных принципов. Однако сами принципы не определяются голосованием. Кем же они определяются? Фактами реальности, которые вскрывают мыслители, выбравшие сферу политической философии. Такой была модель величайшего политического достижения в истории: Американской революции.

Здесь важно отметить эпистемологическую значимость свободного общества, где стремление к истине защищено свободным доступом человека в любую сферу деятельности. (Свободный доступ не означает гарантию успеха, финансовую поддержку или всеобщее принятие и согласие; оно означает отсутствие навязанных ограничений или барьеров. ) Свободный доступ предотвращает формирование принуждающей «элиты» в любой профессиональной среде и внедрение «монополии на правду» со стороны любой жаждущей власти банды. Он же защищает свободный рынок идей и держит все двери открытыми для разума любопытного человека.

Кто «решает»? В политике, этике, искусстве, науке, философии – реальность. Именно она ставит условия во всех сферах человеческого знания через деятельность тех, кто способен эти условия определить и превратить их в объективные принципы.

5

Психология психологизации

Айн Рэнд

В некоторых местах романа «Атлант расправил плечи» [8 - Рэнд А. Атлант расправил плечи. – 8-е изд. – М. : Альпина Паблишер, 2020. ] я затронула вопросы, которым сейчас хотела бы уделить больше внимания и дать теоретическое обоснование.

В одном из таких отрывков описывается сцена, где Хэнк Риарден, пытаясь понять поведение своей жены, размышляет, что ее постоянный, злобный сарказм рожден «не желанием заставить его страдать, а признанием в своей боли, оскорбленной гордостью нелюбимой жены, тайной мольбой… и что все эти тонкости и намеки, уклончивость и просьба понять выражают не открытое озлобление, а скрытую любовь».

Стремясь быть справедливым, он наделяет ее презумпцией невиновности и подавляет предупреждения собственного разума. «Его охватил мутный гнев; голос, которому он пытался не дать воли, кричал с отвращением: “Почему я должен слушать ее гнилую, коварную ложь? Зачем мне эти мучения – жалости ради? Зачем мне влачить безнадежное бремя, беря на себя тяжесть чувства, которого она не хочет признать, которого я не могу понять, осознать, даже попытаться оценить в какой-то мере? Если она любит меня, то почему проклятая трусиха не может сказать об этом открыто, поставить нас обоих перед фактом? ”»

Риарден был безвинной жертвой популярной игры со множеством вариантов и последствий, где ничего нельзя назвать безвредным. По сути, она состоит из замены философии психологией.

Сегодня многие используют психологию как новую форму мистицизма: как замену разуму, познанию и объективности, как способ избежать ответственности за моральное суждение в роли судьи и в роли обвиняемого.

Нет мистицизма без утверждения непознаваемого, которое открывается лишь избранным и скрыто от остальных; это делит людей на тех, кто чувствует вину, и на тех, кто на этом наживается. Эти группы меняются местами в зависимости от обстоятельств. Когда его обвиняют, мистик плачется: «Я ничего не мог поделать! » Когда он осуждает других, то заявляет: «Вы не в состоянии знать, а я могу». Современная психология обеспечивает широкое поле деятельности для обоих вариантов.

Однажды сила, превосходящая человеческое сознание, уже была взята за эталон для предопределения судьбы, сверхъестественной воли, первородного греха и так далее; теперь эту роль играет собственное подсознание индивида. Правила игры остаются теми же: утверждается, что желания, убеждения, чувства и недостатки сознания человека освобождают его от ответственности познания.

Так же как для иррационального человека аргументация становится рационализацией, моральное суждение – монотонным повторением проповедей, психологические теории превращаются в психологизацию. Общий знаменатель, как скрытый мотив, здесь – извращение познавательного процесса.

Суть психологизации состоит в презрительном отношении или, наоборот, оправдании индивидуумов на основании их психологических проблем, реальных или выдуманных, при отсутствии фактов или в пику им.

Как наука психология едва делает первые шаги. Она все еще готовится стать наукой и находится на стадии наблюдения и сбора материала, из которого в будущем получится научное знание. Эту стадию можно сравнить в истории философии с досократическим периодом. Психология еще не нашла своего Платона, не говоря уже об Аристотеле, чтобы систематизировать свои материалы и задачи и определить свои базовые принципы.

Добросовестный психотерапевт любого направления знает, что задача диагностировать проблемы индивида необычайно трудна. Один и тот же симптом у разных людей нередко говорит о разных проблемах, если исходить из целостного контекста и взаимодействия исходных предпосылок. Необходимы многочисленные специальные исследования, чтобы выдвинуть обоснованную гипотезу.

Однако требование тщательности к постановке диагноза не останавливает психологизаторов-любителей. Вооруженные даже не толикой знаний, а непереваренными слоганами, они врываются без спроса и ставят диагнозы направо и налево. Высокомерие и претенциозность – верные спутники психологизатора: он не просто нарушает границы разума своей жертвы, он утверждает, что понимает ее лучше нее самой, знает о ее мотивах больше, чем она сама. С безрассудной безответственностью, которой позавидовал бы самый старомодный мистик, психологизатор приписывает своим жертвам мотивы, служащие его целям, и игнорирует любые отрицания. Поскольку он имеет дело с великим «непознаваемым», место которого раньше занимала жизнь после смерти или экстрасенсорные способности, а теперь человеческое подсознание, все правила логики, доказательства и факты лишены силы, и поэтому можно все (что и влечет психологизатора к такому мошенничеству).