Лебединая песнь - Роберт Маккаммон

Глава 2

Сестра Жуть

Крак!

Она почувствовала, как кто-то пнул ее картонную коробку, и машинально вцепилась в свою тряпичную сумку. Она устала и хотела покоя.

«Чтобы быть красивой, девушке нужно выспаться», – подумала она и снова закрыла глаза.

– Я сказал, вон отсюда!

Чьи-то руки схватили ее за лодыжки выше грязных кед и грубо выволокли из коробки на мостовую. Она негодующе закричала и начала бешено лягаться:

– Ты, сукин сын, мерзавец, оставь меня в покое, негодяй!

– Черт, ты только глянь! – сказала одна из двух фигур, стоявших над ней на Западной Тридцать шестой улице, освещенной красными лампами вывески вьетнамского ресторанчика напротив. – Да это баба!

Другой, тот, кто вытащил ее наружу, прорычал хриплым голосом:

– Баба не баба, а я надеру ей задницу.

Она села и крепко прижала к груди холщовую торбу, набитую немыслимыми вещицами.

В потоке неона на скуластом крепком лице стали видны глубокие морщины и уличная грязь. Водянистые голубые глаза, обведенные фиолетовыми кругами, светились страхом и злобой.

На голове бродяжки была бирюзовая шапочка, найденная днем раньше в опрокинутом мусорном бачке. Гардероб состоял из грязной серой набивной блузки с короткими рукавами и мешковатых коричневых мужских брюк с заплатами на коленях. Она была ширококостной, плотной женщиной, ее живот и бедра выпирали из грубой ткани брюк. Одежда, как и холщовая хозяйственная сумка, попала к ней от доброго служителя Армии спасения. Из-под шапочки на плечи неряшливо падали каштановые с проседью волосы, местами обкромсанные – там, где удалось достать ножницами.

Сумку в неописуемом беспорядке наполняли самые разные предметы: катушка рыболовной лески, проеденный молью ярко-оранжевый свитер, пара ковбойских сапог со сломанными каблуками, ржавый церковный поднос, бумажные стаканчики и пластмассовые тарелки, журнал «Космополитен» годичной давности, обрывок цепочки, несколько пачек «Джуси фрут» и многое другое, о чем владелица уже и позабыла.

Пока напавшие разглядывали ее, один из них – угрожающе, она все крепче сжимала сумку. Левый глаз женщины заплыл, скула была ободрана и вздулась, а ребра болели: три дня назад по милости злобной оборванки в христианском приюте ей пришлось пересчитать ступеньки. Она приземлилась на площадке, поднялась по лестнице и точным свинцовым ударом правой вышибла той тетке пару зубов.

– Ты залезла в мою коробку, – сказал хриплый мужик.

Он был бородат, с мутными глазами, высокий и костлявый, одет лишь в голубые джинсы, грудь блестела от пота. Второй – ниже ростом и тяжелее, в пропотевшей рубашке и зеленых армейских штанах, карманы которых были набиты окурками, – тряс сальными темными волосами и все время чесал в паху.

Тощий пнул ее в бок носком ботинка, и она поморщилась от боли в ребрах.

– Оглохла? Я сказал, ты залезла в мой чертов ящик!

Картонная коробка, в которой она спала, валялась на боку посреди целого острова смердящих мусорных мешков, за две с лишним недели забивших тротуары и стоки Манхэттена, – дворники объявили забастовку. При удушающей жаре – почти сорокаградусной днем и тридцатипятиградусной ночью – пакеты раздувались и лопались. Для крыс наступил праздник: горы мусора лежали неубранными, перекрывая на некоторых улицах движение.

Бездомная невидяще глядела на мужчин – содержимое половины бутылки «Красного кинжала» всасывалось в стенки ее желудка. Последнее, что она ела, были куриные кости и остатки из консервной банки.

– А?

– Моя коробка! – заорал бородатый прямо ей в лицо. – Это мое место. Ты сумасшедшая или как?

– Она безмозглая, – сказал другой, – ненормальная, как черт.

– И страшная, как черт. Эй, что там у тебя в торбе? Дай-ка посмотреть.

Он ухватился за ткань и дернул, но женщина громко заорала и не отпустила торбу, только вытаращила глаза от страха.

– У тебя там деньги? Выпивка? Давай сюда, дура!

Мужик почти вырвал сумку у нее из рук, но бродяжка захныкала и повисла на ней. Красным сверкнуло украшение на ее шее – маленькое дешевое распятие, прикрепленное к ожерелью из полированных камешков.

– Э! – сказал второй. – Смотри-ка! Я ее знаю. Я видел, как она побиралась на Сорок второй улице. Она думает, что с понтом святая, все проповедует. Ее зовут Сестра Жуть.

– Да? А может, мы тогда заложим эту безделушку?

Он потянулся сорвать распятие, но женщина резко отвела голову в сторону. Схватив ее за шею, он зарычал и замахнулся другой рукой, чтобы ударить.

– Пожалуйста! – стала умолять она, готовая заплакать. – Пожалуйста, не бейте меня. У меня для вас кое-что есть! – И стала рыться в сумке.

– Давай сюда и проваливай! Башку бы тебе расшибить за то, что спала в моей коробке.

Он отпустил ее голову, но кулак держал наготове. Несчастная копалась в торбе и непрестанно всхлипывала.

– Тут у меня кое-что есть, – бормотала она, – где-то тут…

– Выкладывай давай, – он подтолкнул ее ладонью, – и тогда, может, я не надеру тебе задницу.

Ее рука нащупала то, что искала.

– Нашла, – сказала она. – Ага, вот оно.

– Ну, давай сюда!

– Хорошо.

Всхлипывания прекратились, и голос ее стал тверд, как металл. Незаметным плавным движением она вытащила бритву, со щелчком раскрыла ее и, взмахнув, полоснула по голой руке бородатого.

Из раны струей брызнула кровь. Лицо мужчины побледнело. Он схватился за запястье, рот его округлился, и раздался вскрик, похожий на подавленный кошачий вой.

Бродяжка тут же вскочила и, держа перед собой холщовую сумку как щит, снова замахнулась лезвием на обоих мужиков, которые повалились друг на друга, поскользнувшись на захламленной мостовой. Бородатый, по руке которого струилась кровь, поднялся и двинулся на нее, вооружившись деревяшкой с торчащими ржавыми гвоздями. Глаза его сверкали яростью.

– Я тебе покажу! – вопил он. – Я тебе сейчас покажу!

Он кинулся на нее, но она пригнулась и опять ударила его бритвой. Он отпрянул и замер, тупо уставившись на струйку крови, стекавшую по его груди.

Сестра Жуть не медлила: повернулась и побежала. Поскользнулась в гнилой луже, но удержала равновесие. За ее спиной раздавались крики.