Лебединая песнь - Роберт Маккаммон

– Ты, безбожное дерьмо! – завопила она на кого-то неизвестного.

Видение горы тлеющих трупов все качалось перед ее взором, а в живот когтями вцепился страх.

«Так кто же это шел вдоль края тротуара? – недоумевала Сестра Жуть. – Что за чудовище в человеческом обличье? »

Она увидела перед собой постеры боевиков: «Лики смерти, часть четвертая» и «Мондо бизарро». Подойдя ближе, она прочла, что обещала афиша: «Сцены со стола вскрытия! Жертвы автокатастрофы! Смерть в огне! Неурезанные и без цензуры! »

От закрытой двери кинотеатра веяло прохладой. «Входите! – гласила надпись. – У нас кондиционер! » Но это было нечто большее, чем просто терморегулятор. Прохлада была влажная и зловещая, прохлада тени, в которой росли ядовитые мухоморы, их румяные краски зазывали дитя подойти и попробовать сладкое.

Сестра Жуть стояла у самого входа; озноб поубавился, смешиваясь с пахучей жарой. Возлюбленный Иисус был ее призванием, и она знала, что Он защитит ее. Но и за бутылку «Красного кинжала», нет, даже за две полные бутылки она не смогла бы переступить порог этого кинотеатра.

Она попятилась от двери, наткнулась на кого-то, кто обругал и оттолкнул ее, а потом опять пошла, куда – ей было безразлично. Щеки ее горели от стыда. Несмотря на то что милостивый Иисус был на ее стороне, она испугалась, не решилась взглянуть злу в лицо. Она опять согрешила страхом.

Пройдя два квартала, она увидела черного мальчишку, который запихивал пивную бутылку в переполненный мусорный контейнер, стоявший в подворотне какой-то развалюхи. Притворившись, будто что-то ищет в сумке, она потопталась, пока он не прошел мимо, а потом завернула во двор и стала шарить в поисках бутылки. В горле у нее пересохло, и требовался хоть глоток, хоть капелька жидкости…

По ее рукам бегали крысы, но она не обращала на них внимания: она видела их каждый день, причем гораздо крупнее. Одна тварь сидела на краю контейнера и свирепо пищала. Сестра Жуть швырнула в нее лежавшей среди хлама теннисной туфлей, и крыса пропала.

От мусора несло гнилью, давно протухшим мясом. Наконец женщина откопала пивную бутылку и в тусклом свете с радостью увидела, что на дне еще осталось несколько капель. Она быстро поднесла ее к губам, языком пытаясь ощутить вкус напитка.

Не реагируя на досаждавших крыс, Сестра Жуть прислонилась спиной к шершавой кирпичной стене и оперлась рукой о землю, чтобы усесться поудобнее, но тут же коснулась чего-то мокрого и мягкого. Она посмотрела туда, а когда поняла, что это такое, то прижала ладонь ко рту, чтобы заглушить вскрик.

Оно было завернуто в несколько газетных листов, но крысы прогрызли их и занялись плотью. Женщина не могла сказать, какого оно возраста и было ли оно девочкой или мальчиком, но глаза на крошечном лице были полуоткрыты, как будто дитя сладко дремало. Оно было голенькое, кто-то подбросил его в скопление мусорных баков, мешков и гниющих на жаре отбросов, словно сломанную игрушку.

– Ох! – прошептала она и подумала о промытом дождем шоссе и небесном свете.

Далекий мужской голос произнес:

– Дайте ее мне, леди. Вы должны дать ее мне.

Сестра Жуть подняла мертвого младенца и стала укачивать его. Издалека доносились грохот бессмысленной музыки и крики продавцов с Сорок второй улицы, а женщина приглушенно напевала колыбельную:

– Баю-баю, баю-бай, детка-крошка, засыпай…

Она никак не могла вспомнить продолжение.

Голубой небесный свет и мужской голос наплывали сквозь время и расстояние:

– Дайте ее мне, леди. «Скорая помощь» сейчас прибудет.

– Нет, – прошептала Сестра Жуть.

Ее невидящие глаза были широко раскрыты, по щекам текли слезы.

– Нет, я не дам… ее…

Она прижала младенца к плечу, и крошечная головка поникла. Тельце было холодным. Вокруг в ярости визжали и прыгали крысы.

– О боже! – услышала она себя.

Потом подняла голову к полоске неба и почувствовала, как лицо исказила злоба, переполнив ее так, что она закричала:

– Где же Ты?

Голос эхом отозвался по всей улице и потонул в веселой суете в двух кварталах отсюда.

«Милостивый Иисус опоздал, – подумала она. – Он опоздал, опоздал, опоздал на очень важное свидание, свидание, свидание! »

Она истерически хихикала и рыдала, пока из ее горла не вырвался звук, похожий на стон раненого животного.

Прошло много времени, прежде чем Сестра Жуть поняла, что должна двигаться дальше и что не может взять дитя с собой. Она заботливо укутала его в оранжевый свитер из своей сумки, а затем опустила на дно одного из помойных баков и, как могла, завалила сверху мусором. Большая серая крыса приблизилась к ней вплотную, ощерив зубы, и женщина изо всей силы ударила ее пустой бутылкой из-под пива.

Не найдя сил встать на ноги, она выползла за ворота, понурив голову. Горючие слезы позора, отвращения и ярости текли по лицу.

«Я не могу так больше, – сказала она себе. – Я не могу больше жить в этом темном, мрачном мире! Дорогой, любимый Иисус, спустись на своей летающей тарелке и забери меня отсюда! »

Она уткнулась лбом в тротуар. Ей хотелось умереть и попасть на небеса, где все грехи будут начисто смыты.

Что-то музыкально звякнуло рядом о тротуар. Она подняла помутневшие, распухшие от слез глаза, но увидела лишь, как от нее кто-то удаляется. Фигура завернула за угол и исчезла.

Сестра Жуть заметила несколько монет, лежавших на мостовой поблизости от нее: три четвертака, два десятицентовика и цент. Кто-то решил, что она побирается, поняла она; ее рука метнулась вперед, чтобы подобрать мелочь, пока это не сделал другой.

Она старалась придумать, что же дальше делать. Чувствовала себя больной, слабой и усталой, но боялась спать на улице.

«Нужно найти, куда спрятаться, – решила она. – Отыскать нору и укрыться в ней».

Ее взгляд остановился на подземном переходе через Сорок вторую улицу, являвшемся одновременно спуском в метро.

Она и раньше спала в подземке и не сомневалась, что полицейские выгонят ее со станции или, еще хуже, опять упекут в кутузку. Но она знала и то, что в метрополитене есть уйма вспомогательных туннелей и незавершенных переходов, которые ответвлены от главных маршрутов и ведут глубоко под Манхэттен – так глубоко, что ни один демон в человеческом облике не найдет ее. Там можно свернуться в темноте клубочком и забыться. В руке она сжимала деньги: этого будет достаточно, чтобы пройти через турникет, а потом она сможет оторваться от грешного мира, которого избегает любимый Иисус.