О всех созданиях – мудрых и удивительных - Джеймс Хэрриот

– Из Скотстаунхилла, – ответил я. – А вы откуда?

– Из Гована.

Я чуть повернул голову к нему.

– Болеете за «Рейнджеров», да?

Выражение его лица не изменилось, но одна бровь дернулась, и я понял, что поймал его в свою сеть.

– Что за команда! – уважительно пробормотал я. – А сколько раз я болел за них на трибунах стадиона в Иброксе!

Он ничего не сказал, а я начал перечислять имена великих игроков «Рейнджеров» тридцатых годов: Доусон, Грей, Макдональд, Мейклджон, Симпсон, Браун. В его глазах появилось мечтательное выражение, а когда я дошел до Арчибальда, Маршала, Инглиша, Мафэйла и Мортона, на его губах появилось подобие задумчивой улыбки.

Тут он встряхнулся и вернулся к реальности.

– Левой, левой, – заорал он. – Шире шаг!

Затем прошептал мне, кривя рот:

– Автостанция – вон там. Когда мы пройдем мимо, беги, как…

Он прибавил шаг и прошел в голову колонны. Я увидел автобусы и широкие окна зала ожидания слева от себя, быстро перебежал на ту сторону и нырнул в здание. Я стянул с головы фуражку и, дрожа от страха, сел между пожилыми фермерами и их женами. Через стекло я видел, как по улице уходит прочь длинная колонна в голубых мундирах, и долго еще слышал выкрики капрала.

Но он не обернулся, и я видел только его удаляющуюся спину, выпрямленные узкие плечи и ноги, которые он задирал в такт со своими курсантами. Я никогда больше не встречался с ним, но до сих пор во мне живет желание сходить с ним в Иброкс и посмотреть на игру «Рейнджеров». Возможно, мы бы даже взяли по пиву в одном из пабов в Говане. В тот день положение не изменилось бы, если бы он оказался болельщиком «Селтика», я мог перечислить фамилии игроков и этого клуба, начиная с Кеннауэйя, Кука, Макгонги. Так что тогда был не единственный раз, когда меня выручило глубокое знание футбола.

Сидя в автобусе и все еще держа фуражку между коленей, чтобы не привлекать излишнего внимания, я вдруг заметил, как изменился мир вокруг, едва мы отъехали пару километров от города. В городских пределах война была везде, она была в умах, глазах и душах людей, на улицах, забитых людьми в военной форме, летчиками Королевских ВВС и военными автомобилями, а атмосфера в городе была наполнена ожиданием и страхом. И вдруг все просто кончилось.

Все куда-то исчезло, когда внизу под нами показалась гладь серо-голубого моря, а по мере того как автобус забирался все дальше на запад, окружающий ландшафт представлял собой символ тихого покоя. Длинные влажные борозды только что поднятой целины сверкали в лучах февральского солнца, резко контрастируя с золотой стерней и покрытыми травой пастбищами, на которых кормились отары овец. Стоял безветренный день, и дым из фермерских каминов поднимался прямо вверх, а редкие ветки деревьев у дороги оставались недвижными на фоне неба.

Многое по дороге напомнило мне о мирной жизни. Вот идет мужчина в бриджах и чулках, неся на плече тюк сена для скота в дальних коровниках. Вот группа фермеров жжет обрезки, оставшиеся после установки деревянного плетня, и запах древесного дыма проникает в автобус. Эти напоминания становились все сильнее, когда за окнами автобуса началась хорошо знакомая мне наша округа. Видимо, все же хорошо, что я так и не доехал до Дарроуби: автобус проходил мимо дома, где теперь жила Хелен, и я сошел задолго до города.

Она была в доме одна, и, когда я вошел в кухню, она обернулась. Радость на ее лице смешалась с удивлением, хотя точнее было бы сказать, что удивлены были мы оба: она – оттого что я стал таким тощим, а я – оттого что она стала такой толстой. За две недели до предполагаемого срока родов она и в самом деле очень растолстела, но все же не настолько, чтобы мне не хватило рук обнять ее. Мы долго стояли обнявшись посреди комнаты, и никто из нас не сказал ни слова.

Когда я отпустил ее, она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и сказала:

– Я едва узнала тебя, когда ты вошел.

– Могу сказать про тебя то же самое.

– Ну, я не удивляюсь, – сказала она и положила руку на свой вздувшийся живот. – Он теперь пинается как безумный. Я уверена, что это будет мальчик.

В ее глазах мелькнула мимолетная озабоченность, она вытянула руку и коснулась моей щеки.

– Тебя что, не кормят там?

– О нет, еда у нас очень хорошая, – возразил я. – Но к несчастью, она не задерживается в теле.

– Ну так я тебя теперь как следует накормлю. – Она задумчиво посмотрела на меня. – Жаль, что мы уже съели нашу норму мяса, но как насчет яиц и жареной картошки?

– Великолепно.

Она приготовила мне яйца и картошку и сидела рядом со мной, пока я ел. Мы урывками вели разговор, и вдруг меня осенило: с тех пор как я покинул ее, мои мысли были вынуждены двигаться совсем в другом направлении. За эти несколько месяцев мои мозги оказались набитыми понятиями из моей новой жизни, даже моя речь оказалась насыщенной сленгом и жаргоном Королевских ВВС. Обычно я рассказывал о разных случаях из жизни моих животных, о том, что случилось со мной на вызовах, и теперь я беспомощно думал, что не вижу большого смысла в рассказах о том, как младший пилот Филипс опять попал на губу, или как опасно бывает забывать об угле сноса, или как Дон Макгрегор раскрыл секрет феноменального блеска ботинок сержанта Хинда.

Но это не имело значения. Мои переживания исчезли, когда я посмотрел на нее. Я все беспокоился, хорошо ли она себя чувствует. Ну что же, она чувствует себя хорошо, она кипит энергией, ее глаза горят, щеки розовы и вообще – она прекрасна. Странно, но одна неприятная нота все-таки прозвучала. Хелен носила платье для беременных, которое с течением времени распускалось все шире с помощью разреза на боку. Почему-то я возненавидел его. Оно было сшито из голубой ткани и имело красный воротник, а я считал его слишком дешевым и уродливым. Я знал, что в Англии принято одеваться строго и многие вещи делаются так, как того требуют соображения экономии, но мне ужасно хотелось, чтобы моя жена носила что-нибудь получше. За всю мою жизнь я нечасто попадал в ситуации, когда мне были нужны деньги, но те дни были как раз такими, поскольку на свою зарплату младшего пилота, равнявшуюся трем шиллингам в день, я не имел возможности одеть ее в дорогое платье.