Книга снов - Нина Георге

– Мы на месте, – говорит отец.

Лодка мягко причаливает к острову. Он, наверное, метров сто в ширину и двести в длину. Поросшие травой холмики и блестящий на солнце золотой гранит покрывают островок, вдоль берега – мелкопесчаный пляж. На берегу висящая на петлях каркаса голубая деревянная дверь. Она полуоткрыта.

И еще как две капли воды похожа на дверь дома в Тай Керке.

Тай Керк.

Блины моего дедушки Мало, испеченные над камином, смазанные бретонским маслом с морской солью и посыпанные сахаром, прямо с раскаленной сковороды. Тихая, блаженная истома перед огнем в осенний вечер. Шаги по хрустящему снегу, по заиндевевшим лугам. Звезды на фиолетовом небе.

Тай Керк. Единственное место, где все было хорошо.

Смерть отца. Моя вина.

Улыбка Эдди. Сплетение наших рук за чтением.

Момент, когда я разрушаю ее, мою Эдди, когда сжигаю ее любящее сердце.

Большие пальцы Сэма, зажатые в кулачки. Момент, когда я впервые увидел своего ребенка, которого больше никогда не увижу.

Отец выпрыгивает из лодки, убирает весла на дно.

– Идем! – кричит он. – Скоро все будет готово. Скоро будешь дома.

Он идет к двери, поворачивается ко мне и ждет.

Я послушно следую за ним.

Обнимет он меня? Обнимет наконец-то снова?

Там, за дверью, прекрасное место, я это знаю.

Там ничто никогда не закончится. Там нам будет принадлежать все счастье мира. Сейчас я пройду через эту дверь, и она закроется за мной. Я наконец снова буду с отцом. И дедом. Двумя точками опоры, на которых покоится мой мир. Мои альфа и омега, мое дыхание и биение сердца, мои луна и море. Мои день и ночь.

«Возвращайся! » – раздается в моей голове шепот на два голоса.

Я не обращаю внимания на этот призыв.

Иду быстрее. За дверью Тай Керк, дом Мало, он между звездами и морем. Ночами, когда разбушевавшийся Ируаз обрушивал на скалы водные массы, а волны поднимались все выше и выше, двухсотлетний гранитный дом стонал и скрипел, как корабль в бурном море.

Но всегда все выдерживал. Всегда.

Отец улыбается и проходит в дверь.

Мало, мой дедуля, наверняка будет сидеть за маленьким деревянным столиком у камина и читать стихи, время от времени цитируя их, или Пруста. Отец Иван непременно будет что-то мастерить в другом углу комнаты: рамы для картин из обломков, подобранных на берегу, или лампу, ширму из бретонских питейных чаш, подставку из узловатого корня орешника. Отец будет язвительно комментировать дедушкины цитаты или молчать, целиком и полностью отдавшись процессу перевоплощения одной вещи в другую. В этом он всегда был хорош, в преобразовании вещей. Мой отец разбирается в вещах.

В людях – никогда.

Дверь открывается для меня. За ней все будет кончено. Все тяготы. Муки. Уйдет любая боль. Грусть. Любые утраты, унижения. Все страхи. Все…

Улыбка Эдди.

То, как она смотрит на меня, когда думает, что я еще сплю и не замечаю ее взгляда.

Эдди. Любовь моей непрожитой жизни. Мать моих нерожденных детей.

– Генри? – спрашивает отец дружески, его голова вновь появилась в проеме голубой двери. – Идешь?

«Вернись! » – шепчет мягкий ветерок, который вдруг становится ощутимым. Он дует откуда-то с моря, не имеющего берегов, с моря, под серой стекловидной поверхностью которого вертикально парят фигуры с открытыми глазами, и кажется, будто они спят и им снятся сны и они не замечают, где находятся.

Вернуться? Куда вернуться?

Я стою. Прислушиваюсь.

Сэм. Его большой пальчик зажат в кулачке, когда он спит.

Порыв ветра приоткрывает дверь чуть шире, совсем чуть-чуть. Не огонь ли в камине там мелькает? Не дедушка ли Мало там читает вполголоса бретонскую сказку, marvailho? , старую оккультную историю о пространстве между мирами?

Возможно, сейчас он как раз читает мою историю, возможно, все мы лишь истории, которые сейчас кто-то читает и, возможно, тем самым не дает нам окончательно угаснуть.

Тут у меня мелькает воспоминание о некоем монахе, который постоянно читал где-то в горах между Австрией и Италией, он читал каждый день с утра до вечера, желая поддержать жизнь в людях из его историй.

Отец с тревогой смотрит на меня.

– Генри, пожалуйста. Нехорошо так долго медлить. Дверь не будет открыта вечно.

Что же теперь, что меня так держит?

– Генри, прошу тебя. Так не пойдет. Ты не должен застрять между.

Между? Что это значит? Где это, между?

Отец смотрит на меня, как прежде, будто хочет сказать: «Ты разве все пропустил? Разве не слушал Мало, когда он рассказывал тебе о сущности моря?

Владычице моря известны все берега, и она охраняет умерших, которые садятся в лодки и отправляются в плавание с острова Сен и плывут, пока не найдут те острова, которые не отмечены ни на одной карте мира. Владычица моря – возлюбленная времени. Они произвели на свет смерть, грезы и людей – все это их создания».

– При переходах можно запросто потеряться. Давай, Генри! Прошу тебя. Не дай мне тебя снова потерять.

Ему потерять меня? Как так? Это я потерял его.

Неожиданно дверь с силой захлопывается, вновь медленно приотворяется и со стуком закрывается опять, открывается и закрывается, снова и снова. Удары ужасно громкие. Они грозят, они убеждают: «Лучше поторопись! »

Когда дверь открывается, это как просьба. Соблазн. Сладкое притяжение, приглашение забиться в самый отрадный, согретый солнцем уголок Тай Керка, в тихую гавань безопасности и уверенности, сдобренную отцовским бормотанием, тихим смехом Мало над своей книгой, сопением во сне собаки, мурлыканьем кошки, треском огня в камине. Все будет хорошо. Навсегда.

И все же я не двигаюсь с места. Не знаю, откуда у меня берутся силы противостоять этому искушению.

Отец смотрит на меня, говорит с любовью: «Эх, Генри, ведь все закончилось. Посмотри! »

Он делает какой-то жест рукой в моем направлении. И в один миг меня накрывает волна переживаний, таких интенсивных, что они проникают в каждую клеточку моего тела. Волна такая всеобъемлющая и большая, что она захлестывает меня, я наполняюсь картинами, чувствами и знаниями.