Золотые апостолы - Анатолий Дроздов

Я сел на койку со шваброй в руках. Командировка, и в самом деле, получалась дурацкая…

2

– Вы не ночевали в гостинице!

– Так точно!

Администратор смотрела на меня с осуждением. Рыхлое, расплывшееся лицо с глазами-щелочками. Наверное, сидит здесь еще с советских времен, когда номера командированным доставались по блату или через подношение. Времена ушли, а привычка командовать осталась. И я добавил:

– Следующую ночь я тоже проведу не здесь.

Лицо ее посерело от такой наглости. Но, видимо, она тоже вспомнила о новых временах. И вместо грозной тирады я услышал жалкое:

– Зачем вам тогда номер?

– Чтобы спать днем.

Оставив ее пережевывать услышанное, я забрал ключ и поднялся к себе. Как ни странно, но горячая вода в душе была, и я с удовольствием вымылся. Затем спустился в буфет позавтракать. Ассортимент закусок здесь был бедноват, но мы – народ неприхотливый. И не такое случалось…

Снова поднявшись номер, я развалился на покрывале нетронутой койки, раздумывая, как убить время до вечера. Нет ничего более тоскливого, чем решать эту проблему в маленьком провинциальном городишке. Днем здесь работают, вечером спешат по домам к семьям, и после девяти в большинстве окон уже гаснет свет. Здесь ничего и никогда не происходит. Глухомань…

Стасу я позвонил еще из башни. Он, видимо, только проснулся, поэтому недовольно мычал в микрофон в ответ на мое бодрое приветствие. Наконец, придя в себя, вымолвил недовольно:

– Мог бы и вчера связаться! А то трезвонишь, когда на работу надо…

– Стасик, дружище! – заворковал я, всерьез опасаясь, что он бросит трубку – с него бы сталось. – Вчера замудохался на этих руинах, а сегодня подняли ни свет ни заря. (Я всегда стараюсь говорить правду. Разве что не всю). – Ты пометь там, пожалуйста, мне надо срочно…

– Ну и что тут срочного, – заворчал он, записав. – По приезде нельзя проверить?

– Нельзя, милый, – изошелся я медом, – дело требует.

– Ну, не знаю, – начал он, и я сразу почувствовал железную хватку Стаса. – Это ж сколько дел надо поднять…

– Каких дел? ! – не сдержался я. – Все известно! Ульяна Бабоед умерла на Успение, в 1795 году от Рождества Христова, ровно восемнадцати лет от роду. Записи о смерти может не быть, поскольку не отпевали, но о рождении – наверняка. Онисима Брагу отпевали, поэтому запись будет. Имена православные, посмотреть по церковным книгам. На полчаса работы.

– На полдня, – деловито поправил Стас. – И то при удаче. В этом захолустье в то время могло быть с десяток церквей. К тому же книги могли не сохраниться. А у меня заказ.

Стас был прав, и я сдался.

– Ко мне на днях приходил человек. На большую родословную.

– Фамилия?

Он клюнул.

– Залесский.

– О-о-о! ..

Даже не видя, я понял, что Стас в эту минуту сделал стойку, как охотничья собака на дичь. Только Стаса дичь не интересовала. Фамилия, заканчивающаяся на «ский» или «ич», сулила быстрые и легкие деньги.

– Серьезный человек?

– Сказал, что расценки у нас смешные.

Даже за четыреста километров было слышно, как застонал у себя дома Стас. Теперь из него можно было веревки вить.

– Отдаешь все?

Это уже было наглостью. Но Стас при запахе денег теряет голову.

– Пополам. Предварительную работу я уже провел. Тебе только написать заключение.

– Какую работу! – он все еще не мог смириться с тем, что куш придется поделить. – Десять готовых росписей… Бери любую!

– А кто эти росписи составлял? Знаешь, я могу и не спешить…

– Ладно, – даже здесь было слышно, как он вздохнул. Лучше половина, чем ничего. Когда вопрос ставили так, Стас начинал мыслить рационально. – Сделаю. Сам перезвоню.

В наушнике коротко запиликало. Я спрятал мобильник в карман. Договорились…

Когда служишь в государственном архиве, да еще ведешь прием посетителей, лучше иметь звучную фамилию. Я это понял, когда после первого курса пришел сюда на практику, и заведующий отделом, взяв мои документы, поднял брови домиком. Я и без него знал, что Ноздрины-Галицкие – древний род, многочисленные отпрыски которого веками верно служили многочисленным государям. Мой самый древний из известных предков, Иоаким Ноздрин, был бригадиром при Анне Иоанновне, самый удачливый из его потомков стал генерал-аншефом в последний год царствования Екатерины Великой, прадед встретил первую мировую войну генерал-лейтенантом, а его сын, мой дед, – штабс-ротмистром. Ничуть не колеблясь, штабс-ротмистр перешел на службу к новой власти (от старой ждать почестей и чинов не следовало) и подвизался поначалу в должности военспеца – правда, благоразумно сократив при этом свою фамилию наполовину: дворянское «Галицкий» пропало из нее на семьдесят лет. Удивительно, но это обрезание спасло жизнь деду во времена, когда даже к командирам пролетарских кровей приезжали по ночам люди в фуражках… Дед завершил войну генералом, а на долю отца войны не случилось, поэтому он вышел в отставку полковником. Если добавить, что всех старших сыновей в нашем роду звали либо Сергей Акимович, либо Аким Сергеевич, можно представить, с каким наследством я порвал одиннадцать лет назад, когда род, наконец, вернул себе полную фамилию.

– Щенок! – кипятился отец (как все военные, он не привык стесняться в выражениях). – Я не для того тебя растил, чтобы ты перебирал бумажки в архивах!

«Растил» – это было громко сказано. Отца в детстве я видел редко – казарма была ему роднее.

К счастью, на дворе стояли другие времена, более послушные дети отцовских сослуживцев убегали из ставшей никому не нужной армии, и отец быстро умолк. Только иногда, заглянув в мою комнату и, как обычно, застав меня за книгами, ворчал себе под нос. Что-то вроде: «Историк сраный»…

В университете я познакомился со Стасом, и там мы открыли жилу, которую с успехом разрабатывали и поныне. Помог случай. Имущественное расслоение общества в ту пору уже шло вовсю, и когда богатый однокурсник пригласил нас на день рождения, два бедных студента долго думали, как не ударить в грязь лицом. Идея осенила меня, а Стас довел исполнение до блеска. Мы неделю просидели в архиве. Фамилия одноклассника была Лопата. Трудно было даже представить, что наши поиски приведут к успеху, но я вспомнил, что в бумагах семнадцатого века встречал такое дворянское прозвище. В любом случае Лопата звучала благозвучнее Кобылы, потомок которого был первым герольдмейстером у Петра I, а фамилия знаменитого Татищева в переводе со старославянского означала «Ворищев». Мы не особо утруждали себя исторической правдой, переписывая в тетрадь мнимых потомков реального Лопаты, а Стас долго хихикал, развешивая их на мифическом родовом древе. Исполненное на специально подобранной бумаге, в красивой рамочке, древо смотрелось солидно. К тому же у Стаса оказался замечательный почерк, и он запросто мог сымитировать устав и полуустав. Мы рассчитывали на чувство юмора однокурсника, но забыли, что он, вечный двоечник, даже свою единственную практику в архиве ухитрился замотать…