Горькое лекарство - Ирина Градова

– Да я и не волнуюсь, – пожал плечами Мономах. – Просто мне было интересно…

– Не сплю ли я с вами обоими одновременно? – перебила она. – Ты что, шлюхой меня считаешь?

– Не угадала.

– А что тогда?

– Не было ли это заданием Кайсарова, вот что!

– То есть я, типа, Мата Хари? Да кому ты нужен, Мономах, чтоб тебя намеренно соблазнять? !

– Надеюсь, никому.

– Вот именно.

Мономах посмотрел на нее внимательно, пытаясь уловить следы гнева или обиды на ее всегда спокойном и бесстрастном лице, но, как обычно, ничего такого не заметил.

– Я пойду? – спросил Мономах, поднимаясь.

– Иди.

Больше Анна ничего не сказала, и он, выходя, спрашивал себя, действительно ли она такая толстокожая, или ему все-таки удалось ее задеть. С другой стороны, что он должен думать в подобных обстоятельствах? Пусть обижается, если хочет: в последнее время их отношения стали его тяготить, поэтому будет даже лучше, если Нелидова решит их прервать. Мономах отлично понимал, что это проявление трусости с его стороны. Будь он мужиком, сам предложил бы распрощаться и, по возможности, остаться друзьями, но что-то подсказывало ему, что с Анной так не получится. Боялся ли он мести с ее стороны? Возможно. А может, просто устал от отношений, которые никуда не ведут. Для него наступило время задуматься о том, с кем он хочет встретить старость, и Анна Нелидова не была тем самым человеком. Может, нужной ему женщины и вовсе не существует, иначе как объяснить тот факт, что он до сих пор ее не нашел? В его копилке один брак, закончившийся полным фиаско много лет назад, множество ни к чему не обязывающих отношений, но – ничего долгосрочного и многообещающего. Он не строил планов, не пытался представить рядом с собой женщину, которая останется надолго или даже навсегда… Вдруг ему на роду написано быть одному? Если его посадят за убийство медсестры, вопрос отпадет сам собой!

* * *

Алла встретилась с Мариной Бондаренко в «их» кафе, где у них была привычка обедать каждую неделю, и они старались не пропускать встреч, какой бы уважительной ни была причина. Адвокатесса вплыла в небольшое помещение, благоухая своими любимыми французскими духами «Елисейские Поля». Алла предпочитала продукцию «Живанши», но этот аромат от Герлена ей очень нравился – главным образом потому, что всегда напоминал о подруге. Как обычно, одета Марина была сногсшибательно: несмотря на изрядную полноту, эта женщина умудрялась вызывать восхищение у большинства окружающих. Она была яркой, как тропический цветок, внезапно расцветший на сельском лугу, и экстравагантной, но в меру. Алла отлично сознавала, что не может себе позволить одеваться подобным образом, так как будет выглядеть смешно. А Марина умудрялась выглядеть шикарно – в многослойном балахонистом одеянии пастельных тонов, с газовым шарфом, элегантно повязанным вокруг шеи, увешанная золотом, словно новогодняя елка. Украшения сверкали в ее ушах, на пальцах и даже на объемистых запястьях – причем вся эта роскошь, показавшаяся бы на любой другой даме ее возраста излишней и кричащей, смотрелась на Марине естественно, словно она в ней родилась.

– Ты все тоньше и тоньше! – с неодобрением произнесла она, клюнув Аллу в щеку и осмотрев ее с головы до ног. – Того и гляди, я потеряю подругу!

– Ох, если бы! – рассмеялась Алла. – Килограммы уходят так медленно, что мне иногда хочется все бросить и вернуться к поеданию пончиков!

– И правильно хочется: с пончиками мы гораздо счастливее, чем без них… Вовчик! – подозвала она официанта. Он знал этих клиенток в лицо, поэтому даже и не подумал предложить им меню.

– Вам как обычно? – доброжелательно поинтересовался он.

– Да, дружок… две корзиночки… и еще два эклера, ваших фирменных, и, пожалуй… Мороженое шоколадное есть?

– А как же!

– Три шарика с орехами и кленовым сиропом!

– А вам еще что-нибудь принести? – вежливо поинтересовался паренек у Аллы, тоскливо помешивающей ложечкой содержимое своей чашки.

– Нет, благодарю, – попыталась лучезарно улыбнуться она, но, глянув в зеркало, убедилась, что попытка выглядит жалко: одна мысль о пирожных, которые будет с аппетитом уплетать Марина, делала ее несчастной. Диетолог Добрая (кстати, совсем она не добрая, а настоящий Гитлер в юбке! ) уверяла Аллу, что наступит момент, когда ее нынешняя диета с отказом от мучного и сладкого в пользу зелени и нежирного мяса и рыбы станет образом жизни, и она перестанет ощущать нехватку вредной пищи… Ха – ничего подобного! Алле порой снились пирожные с кремом, ее любимая «картошка», щедро присыпанная какао-порошком, фруктовый торт, сдобренный сиропом и проложенный вишневым повидлом посередине, и «Прага» с завитушками горького шоколада и взбитого кофейного крема. Ну что ей с этим делать? Алла нашла единственный выход – пробегать мимо прилавков с тортами и пирожными, словно за ней гонится стадо бизонов, которое преследуют одновременно индейцы и ковбои. Однако Марина, словно нарочно, требует, чтобы они продолжали встречаться именно в этой кондитерской, отказываясь от предложений подруги сменить место на заведение с менее калорийным меню.

– Это ты худеешь, – говорит она, качая головой. – А я считаю, что у меня всего столько, сколько надо, и именно там, где нужно, поэтому не собираюсь лопать всякие там корешки, как зайчик, и не пытайся меня заставить!

Пока официант собирал заказ, Алла поведала подруге, зачем попросила о внеочередной встрече.

– Ты уверена, что он невиновен? – спросила адвокатесса, молча выслушав рассказ Аллы об убийстве медсестры.

– Как в себе самой!

– И ты говоришь так не потому, что влюблена в этого доктора, как сиамская кошка, а потому…

– Потому что я знаю его достаточно, чтобы понять: он не способен на такое жестокое убийство!

– То есть просто на убийство он способен, я правильно понимаю?

– Кончай издеваться! – надулась Алла, понимая, что подруга специально ее подначивает, чтобы узнать побольше об их с Мономахом отношениях. Однако она не попадется на эту удочку – ни за что!

– Ладно-ладно, больше не буду, – усмехнулась адвокатесса. – Никифорова я знаю: он мужик препротивный, и общаться с ним, скажу я тебе, удовольствие ниже среднего! Среди нашего брата – и сестры – он славится своей узколобостью и зацикленностью на одной-единственной версии, в которую вцепляется, как бульдог, не желая слушать никаких доводов.