Гнездо - Синтия Д'Апри Суини

– Лео?

– Все хорошо. – Он помотал головой и встал. – Это твоя старая вертушка?

– Да, – сказала она. – Поставь что-нибудь. Я просто сполосну их.

Из кухни Стефани слышала, как Лео роется в ее пластинках. Он крикнул:

– В музыке ты по-прежнему ничего не смыслишь!

– Музыка у меня, как у всех в Америке, в компьютере. Это старье. Я просто достала вертушку из подвала пару месяцев назад.

Лео зачитывал обложки альбомов:

– Синди Лопер, Пэт Бенатар, Хью Льюис, Пола Абдул? Это какое-то адское MTV, программа «Где они сейчас? ».

– Скорее, «Угадайте, кто вступил в клуб „Коламбия Рекордс“ в восемнадцать».

Лео слегка поморщился, услышав о «Коламбии Рекордс». Отмахнулся.

– А, вот, – сказал он.

Стефани услышала, как закрутился проигрыватель и знакомое потрескивание, когда игла вошла в дорожку. Потом раздались первые, пугающе дисгармоничные ноты фортепьяно, и комнату заполнил вязкий, рокочущий голос Тома Уэйтса: «Пианино напилось, мой галстук спит».

Стефани не слышала эту песню много лет. Наверное, с тех пор, когда они с Лео были вместе. Альбом, скорее всего, принадлежал ему. Он будил ее в похмельное утро (их было много; почти все), напевая эту песню. Подтаскивал ее, сонную, к себе, обнимал, упирался привставшим членом ей в спину. Она вяло пыталась зарыться обратно в постель, цепляясь за сон и ощущение обнимающих ее рук, такое спокойное.

– От тебя воняет, – стонала она, изображая куда больше раздражения, чем чувствовала; она, в общем, и не возражала против его несвежего дыхания. – Пахнешь, как мой дядя Хауи после ночи в баре.

Он напевал ей на ухо надтреснутым от виски голосом: «Пианино напилось, а не я, не я, не я».

Стефани начала перемывать сковородку, которую Лео бросил на столе с жирной пленкой, пытаясь примириться с тем, что Лео у нее в гостиной, тот Лео, с которым она последний раз виделась почти два года назад, как-то вечером, и он был с Викторией; казалось, они оба под кайфом. Этот Лео был тоньше и, несмотря на то, что она слышала (и иногда наблюдала) – несколько лет активной ночной жизни, проблемы в браке и дебоши, – почему-то выглядел моложе. Он был тише, спокойнее. Такой же смешной. Такой же хваткий. Такой же красивый.

Она покачала головой. Она не собирается, совершенно точно не собирается снова втягиваться в орбиту Лео. Вообще лучше установить какие-то внятные твердые условия, на которых он может остаться. И еще надо сходить наверх и постелить на раскладном диване в кабинете.

А потом Лео вдруг оказался у нее за спиной. Положил ей руку на плечо.

– Хочешь, потанцуем?

Она рассмеялась.

– Нет, – ответила она. – Я совершенно точно не хочу с тобой танцевать. И еще: ты ужасно моешь посуду. Только посмотри.

– Я серьезно, – сказал он.

Он вынул ее руки из мыльной воды.

– Лео, – она была тверда, – я ясно выразилась.

Она держала оборону, но он услышал в ее голосе что-то новое, какое-то мимолетное колебание.

Он придвинулся ближе.

– Ты сказала: не трахаться. Я уважаю требование не трахаться.

Лео был полностью на ней сосредоточен. Желание было физическим, да (двенадцать недель воздержания, не считая пары быстрых моментов с помощницей терапевта в тренажерном зале клиники), но еще он помнил, как ему это нравилось – пробиваться сквозь ее защиту, раскрывать ее, как устрицу. Он давно об этом не думал, о том, какое наслаждение видеть, как ее стальной скелет слегка подается, слышать, как у нее перехватывает дыхание. Как хорошо побеждать. К черту пожарного.

Она вздохнула и посмотрела ему за спину, в окно, выходившее в бруклинскую ночь, на снежинки, бешено вращавшиеся в луче фонаря на кухонной веранде. Руки у нее были мокрые и холодные, тепло пальцев Лео на ее запястьях сбивало с толку.

Лео не мог понять, что за выражение у нее на лице. Сожаление? Надежда? Поражение? Желания он пока не видел, но помнил, как его вызвать.

– Стеф? – позвал он.

Она слегка улыбнулась, но улыбка была невеселой.

– Правда, Лео, – тихо сказала она, почти умоляюще. – Я счастлива.

Он стоял достаточно близко, чтобы зарыться лицом ей в шею и вдохнуть запах ее кожи, всегдашний, чуть отдающий хлоркой, из-за чего ему казалось, что он может поплыть в ней, уверенно и легко. Так они простояли какое-то время. Он чувствовал, как его колотящийся пульс постепенно замедляется, подстраиваясь под надежный ритм ее ровно бьющегося сердца. Он отстранился, чтобы взглянуть на нее. Провел большим пальцем по ее нижней губе, так же, как раньше по мраморному барельефу, только на этот раз губа подалась.

И тут на заднем дворе раздался оглушительный грохот, словно ударил гром. Потом замигал свет. А потом все погрузилось во тьму.

Глава седьмая

Явившись в «Устричный бар», Лео каким-то образом очаровал угрюмого метрдотеля. Через минуту Пламов усадили за столик, покрытый скатертью в красную клетку, и они как-то сами собой расселись по старшинству: Лео, Джек, Беа, Мелоди. Они сняли пальто и шапки и устроили целый спектакль, заказывая «только воду и кофе». Лео извинился за опоздание, объяснил, что живет у друга в Бруклине («Стефани! » – поняла Беа), сел не на тот поезд и пришлось возвращаться. Непременный разговор о том, как в Бруклине стало людно и дорого и почему на метро в выходные нельзя полагаться, а еще эта погода, снег в октябре! Потом все замолчали и воцарилась неловкая тишина – только Лео совершенно спокойно наблюдал за сестрами и братом, смущенно смотревшими на него в ответ.

Все трое гадали, как у него это получилось, как ему всегда удается сохранить невозмутимость, доведя всех до кипения, как даже сейчас, на этом обеде, когда это Лео должен был бы смутиться, признать свою ошибку, и баланс сил мог бы – должен был бы! – сместиться в их сторону, ему все равно удалось управлять их вниманием и излучать силу. Даже сейчас они почтительно ждали, надеялись, что он заговорит первым.

Но он просто сидел и смотрел на них, заинтересованно и выжидающе.

– Рады тебя видеть, – сказала Беа. – Хорошо выглядишь. Поздоровел.