Женщина в клетке, или Так продолжаться не может - Юлия Шилова

– А может, нашим мужикам стоит задуматься, почему нас к иностранным потянуло? ! Может, дело не в нас, а в них самих. Ведь смотришь на вас и думаешь: перевелись мужики. Ох, перевелись! Если раньше я хотела встретить мужчину с какими-нибудь достоинствами, то в последнее время у меня критерий был всего один – чтобы он психически здоровым был и хоть немного вменяемым.

– Что, тебе на психов везло?

– А в последнее время мне только они одни и попадались. Как ни познакомишься, так дурно становится. Понимаешь, как же все запущено и сколько же среди вас с ярко выраженными отклонениями!

Сев прямо на гору высыпанных вещей, я бросила на Влада прямой, пронзительный взгляд и отчаянно заговорила:

– Иностранцы хоть ухаживать могут, а от вас никогда ничего не дождешься! Вот Жан встретил меня Золушкой и сделал – королевой, а вы даже если и встретите королеву, то обязательно сделаете ее Золушкой! У нас на работе одна женщина умерла. Милая такая, приятная женщина. Всегда улыбалась и никому никогда плохого не делала. На работе ее высоко ценили, уважали и любили за то, что у нее душа была чистая, за то, что она всем всегда готова была помочь и даже чужую боль понять и помочь ее выдержать. Ее Татьяной звали. И вдруг она умерла. А знаешь, почему она умерла? Потому что устала. Она умерла в тридцать пять лет, потому что очень устала жить. Тридцать пять лет… В тридцать пять лет жизнь только начинается, а у нее она уже закончилась. Разве это возраст для смерти женщины? ! Я никогда не была с ней близка, а когда познакомилась и подружилась, то ужаснулась тому, как она жила. Она вышла замуж, когда ей было семнадцать лет, и ни одного мужчины, кроме своего мужа, не видела. Все долгие годы своего замужества она вставала в шесть утра, стояла у плиты и готовила еду для своего чересчур привередливого мужа. Если борщ был слегка пересолен, то он мог запросто вылить его в унитаз. Он заставлял ее печь печенье и пироги. Ты только представь: как можно в наше время печь печенье? Его же в магазине пруд пруди, но он не ел магазинное. Он ел только домашнюю выпечку, сделанную ее руками. Он любил есть только все свежее. Сваренный борщ нельзя было поставить в холодильник и затем разогреть, потому что если бы Татьяна так сделала, то Петр бы просто к нему не притронулся. Можно было готовить еду только на один раз, потому что второй раз то же самое он бы уже не ел. Она вынуждена была стоять с мясорубкой и крутить мясо, потому что готовый фарш он не ел, да и готовые котлеты тоже. Нельзя было покупать ни пельмени, ни манты, ни вареники. Нужно было лепить все самой, и чтобы каждый день было все разное и не похожее друг на друга. Она не знала, что значит отдохнуть дома, и слишком много работала. Она работала и дома и на работе. Когда она что-то не успевала днем, она делала это ночью. Вставала ночью и пекла это печенье. А еще она работала и в огороде и на даче. В ее глазах была такая ужасная усталость, что в них было больно заглядывать. Она растила дочь, жила во благо мужа и слишком много работала… Она не знала, что такое курорты и выходные. Она стояла с лопатой, сажала картошку, полола грядки, консервировала банки и украдкой посматривала на мужа, попивающего пивко и сидящего с удочкой на пруду, который сидел, выпятив вперед свое пузо, растущее как на дрожжах. Когда она уставала, кидала тяпку и пыталась хоть немного посидеть, он начинал на нее кричать, что все хозяйки как хозяйки, целыми днями стоят раком в огороде, а у него не хозяйка, а черт-те что, и он женился не на той, на какой нужно. Тогда она тут же брала тяпку и продолжала полоть дальше. И она думала, что она делает правильно. Она даже и представить себе не могла, что можно жить по-другому. У нее не было ни своей жизни, ни своего мнения, потому что если она что-то хотела сделать, то тут же говорила: «Надо спросить у Пети». У нее не было ни подруг, ни друзей, потому что Петя запрещал ей с кем-либо общаться, ведь у нее же есть он, а он – это целый мир и семья, дальше которой просто нельзя шагать. Когда она ему говорила, что устала и хочет выспаться, он смеялся и отвечал, что она обязательно отдохнет и выспится, но только уже на том свете. При этом на ее глазах он обнимал соседок по даче, тискал, прижимал к себе и откровенно гулял. А она не могла ничего возразить, потому что она думала, что так надо. Он же мужчина, она думала, что по-другому просто не может быть. Иногда у нее болел живот, но она не обращала на это внимания. Некогда было. Нужно было работать. Она жаловалась Петру, когда боли становились все сильнее и сильнее, но он лишь махал рукой и называл ее лгуньей, которая просто не хочет работать. Он забеспокоился о ней лишь тогда, когда она потеряла сознание, прямо с тяпкой на огороде. В больнице сказали, что у нее уже рак последней степени и что уже ничего нельзя сделать. Она умерла через месяц после того, как узнала свой страшный диагноз. Она лежала в комнате, где горел ночник, и слушала, как ее муж говорил со своими женщинами по телефону. И она ни в чем его не укоряла. Она думала, что это нормально, что так надо и что по-другому просто не может быть. А за несколько дней до смерти она стонала от болей, а Петя лежал рядом и смотрел телевизор. Для того, чтобы не слышать, как она стонет, он включил его на полную громкость и не обращал на нее никакого внимания. Когда она попросила сделать его потише, он что было силы на нее накричал и даже поднял руку, но не ударил. Он орал, что она думает только о себе и не думает о том, как он останется один на один вместе со своими грядками и хозяйством. При этом он назвал ее эгоисткой, которая ищет легких путей и избегает различных трудностей. Она ничего ему не возразила, она просто положила на голову подушку для того, чтобы не слышать, как громко работает телевизор. Ей нужны были дорогие обезболивающие лекарства, на которые у них не было денег, и она самоотверженно сносила все свои нечеловеческие боли, моля бога только об одном, чтобы это закончилось как можно быстрее. Конечно, она подумала о том, что для того, чтобы хоть немного облегчить ей страдания, муж мог бы продать свою машину или гараж, но она побоялась ему это сказать, потому что думала о том, что сейчас мужу деньги нужны больше, чем ей. Благо, что ей приносили деньги с работы люди, которые ее очень любили и уважали. Все спрашивали Таню о том, почему ее муж палец о палец не ударил, чтобы хоть как-то облегчить ее состояние, но она говорила, что не хочет ничем обременять Петю, что это нормально и что по-другому просто не может быть. А однажды она подозвала мужа к себе, попросила прощения за свой эгоизм, улыбнулась и умерла. В тридцать пять лет. Она улыбнулась потому, что она знала, что теперь наконец-то сбудется ее мечта. Она сможет выспаться и отдохнуть. Я была на ее похоронах и видела, как все кидали на гроб по кусочку земли. Я стояла, плакала и думала о том, как страшна ее жизнь. ЖИЗНЬ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРАЯ ЖИЛА ЖИЗНЬЮ МУЖЧИНЫ. Был человек – и не стало человека. И этот человек никогда не знал, что же такое безудержная радость, цветы, стреляющее шампанское, громкий смех, море, какая-нибудь поездка, вечернее гуляние и даже любовь. Она не знала, что такое любовь, потому что она знала только, что такое самопожертвование. После похорон Петя сразу сказал фразу: «Свято место пусто не бывает», подтянул свой живот и, посмотрев на неиспользованную пачку муки, отправился искать новую хозяйку. И нашел. И не просто нашел. Он еще выбирал, потому что претенденток на роль хозяйки было больше чем предостаточно и никого из этих женщин не испугала чудовищная и искалеченная судьба Татьяны. Слишком много у нас одиноких женщин, а тут надо же, мужик освободился. И каждая из этих женщин думала о том, что с ней все будет совсем не так. С ней будет все совсем по-другому. А что Петру – загонял и похоронил одну. Надо будет, загоняет и похоронит вторую и третью. Ведь все они или просто не смогут с ним жить, или, чтобы не возвращаться к проклятому одиночеству, потеряют себя и станут точно такой же безропотной Татьяной.