Подкаст бывших - Рейчел Линн Соломон

– Ну, у меня же есть степень по журналистике Северо-Западного. – Он произносит название своего университета с такой небрежностью, словно попасть туда не составляет особого труда и не стоит шестьдесят тысяч. – Так что, полагаю, диплом, висящий у меня над столом, дает мне право судить.

Наконец Кент поднимает руку, указывая нам поостыть.

– Много пищи для размышлений, – говорит он, а затем двумя словами заставляет меня утратить всякую надежду: – Еще идеи?

Спустя двадцать минут Кент завершает совещание, сделав все возможное, чтобы вселить в нас уверенность в том, что станции ничего не грозит.

– Все на ранней стадии, – говорит он. – Мы еще ничего не меняем в расписании.

И все же сложно не заметить легкий налет тревоги, сквозящий в болтовне моих коллег, когда они покидают зал с кружками остывшего кофе. Я задерживаюсь, пока не остаюсь в комнате одна, надеясь избежать Доминика. К несчастью, он ждет меня в коридоре, готовый наброситься.

– Иисусе, – говорю я, прижимая блокнот к скачущему сердцу, когда он застает меня врасплох. – Ты что, еще не закончил учить меня работе, которой я занимаюсь десять лет?

Между бровями вновь возникает складка; он выглядит чуть мягче, чем на совещании.

– Шай, я…

– Дом! Шай! – встревает Кент. Это немного раздражает – на мгновение мне показалось, что Доминик собирается извиниться.

Но это так же вероятно, как то, что Терри Гросс [10 - Терри Гросс (р. 1951) – американская радиоведущая, известная по ток-шоу «Свежий воздух», которое идет с 1975 года. ] уйдет со «Свежего воздуха».

– Кент, – говорю я, приготовив собственное извинение. – Прошу прощения за то, что произошло на совещании. Ситуация вышла из-под контроля.

Все, что он говорит в ответ, это:

– У меня сейчас несколько встреч, но я хочу поговорить с вами в конце дня. Заглянете ко мне в кабинет в полшестого? Вот и славно. – Он разворачивается и уходит по коридору, оставив меня наедине с Домиником.

– А мне нужно записать интервью. – Он слегка улыбается, но быстро возвращается к своему демоническому Я и добавляет: – Комната А. Если тебе интересно.

4

Офис Кента – настоящий храм общественного радио. На стенах развешаны фото, где Кент пожимает руки каждой знаменитости НОР, и ряды обрамленных дипломов, а на полке расположились старинные приборы для звукозаписи.

Я весь день была занята. Рути, изголодавшейся по сплетням после утренних шепотков, все-таки удалось затащить меня в звуковую комнату перед обедом. Я рассказала ей об экстренном совещании и – с некоторой неохотой после спора с Домиником – о своей идее.

Ее глаза расширились за стеклами прозрачных очков.

– Передаче вроде этой только и нужно, что запоминающееся название – например… «Экс-каст» или «Экс-просвет».

Я фыркнула, но мне сразу очень понравилось.

– Как секс-просвет?

– Ага. Или для НОР это немного чересчур?

– Может быть, – сказала я, но, честно говоря, я понятия не имела. К тому же это всего лишь идея, которую я вбросила во время мозгового штурма, и она вряд ли к чему-нибудь приведет. Общественное радио не слишком-то открыто инновациям.

Когда мы садимся в кресла у стола Кента, он отходит заварить чай. Доминик встает и начинает ходить туда-сюда.

– У меня из-за тебя кружится голова, – говорю я ему.

– А ты не смотри. – И все же он останавливается – прямо перед фото очень молодого Кента, зажатого между Томом и Рэем Мальоцци – ведущими «Разговоров о тачках». Разумеется, он прислоняется к стене. Да поняли мы уже, что ты высокий. – Волнуешься?

Я пожимаю плечами, не желая признавать, как неловко мне находиться на этой встрече. Никогда не знаешь, чего ожидать от Кента. Когда-то он меня немного напрягал, и хотя мы отнюдь не друзья, нам всегда удавалось ладить. Или, по крайней мере, я всегда делала именно то, чего он от меня хотел, и нам никогда не приходилось взаимодействовать сверх меры. По его просьбе я брала дополнительные смены во время кампаний, и хотя я имела полное право требовать у него сверхурочные, я никогда этого не делала, даже когда работала допоздна. Со временем эти поздние смены превратились в привычку, от которой я не могу избавиться.

– Я работаю здесь уже почти десять лет. Больше не волнуюсь.

– Десять лет – и по-прежнему занимаешься одним и тем же, – говорит он. – Тебе не скучно?

– Ну, слава богу, есть ты, чтобы я не могла заскучать. Очень весело в последний момент звонить гостье и говорить, что все переносится, хотя ее приглашали за несколько месяцев до эфира и она была вынуждена отменить собственные важные дела.

– О, – произносит он так, словно эта мысль и впрямь ни разу не приходила ему в голову. – Я не знал. Блин. Мне жаль. Она расстроилась?

– Мне удалось сгладить острые углы, – говорю я, пораженная его реакцией. Неужели он днем правда хотел извиниться? – В следующем месяце мы посвятим поведению животных целый эфир, чтобы искупить вину. И прежде чем ты скажешь что-нибудь по этому поводу – да, я знаю, это не новости, но такие передачи очень популярны. Особенно во время кампаний по сбору средств.

Он выставляет ладони.

– Я ничего не собирался говорить. Вообще-то в магистратуре нас учили тому, как правильно унижаться, если взбесил человека, у которого берешь интервью.

Я медлю с ответом.

– Подожди, ты серьезно?

Затем его броня дает трещину, и он издает смешок. Острое, хриплое «ха», которое пустило бы помехи, произнеси он его в микрофон. Количество раз, когда я слышала смех Доминика за последние четыре месяца: меньше десяти. Видимо, новостям запрещено быть смешными.

– Нет, но на секунду ты явно мне поверила.

Хм. Редкий момент, когда он видит себя со стороны. Но осознает ли он, что упоминает магистратуру при каждом удобном случае?

Появляется Кент с дымящейся кружкой чая.

– Шай, Дом, – говорит он, кивая нам по очереди.

Доминик проскальзывает в кресло рядом со мной, и в этот момент я замечаю, как близко мы сидим – между нами не больше тридцати сантиметров. Его ноги такие длинные, что колени упираются в стол Кента, и я чувствую запах его одеколона. Морская соль и что-то еще – шалфей?