Смертельный лабиринт - Андрей Добров

Федор теперь даже не раздумывал, прочтя послание. Утром он сразу пошел к старьевщику Ахметке и взял расчет. Старик долго охал, не хотел отпускать, снова завел шарманку о женитьбе на его дочери, но Федя был непреклонен. Хватит с него сортировать тряпки и кости в грязном вонючем сарае!

Дом графа Скопина

Когда это было? Неделю назад? Или месяц? Он шел по серому, еще не проснувшемуся Петербургу и вспоминал, как оказался в этом городе, придя с обозами из Читы, как отыскал дом отца и долго ходил вокруг, заглядывая издалека, из-за ограды, в окна. Он смотрел с любопытством, представляя себе, каково это – родиться и жить в таком дворце с кормилицей, гувернанткой, слугами и собственным выездом. Он вспоминал все, что слышал от отца, но никак не мог соотнести услышанное с тем, что было сейчас перед его глазами. Что ему делать? Постучаться в ворота, попросить встречи с хозяевами? Открыться им? Так прогонят – первый же лакей при виде молодого оборванца крикнет будочника. Или дворню – что еще хуже.

Федя прислонился у ворот и достал из кармана грязный огрызок черного сухаря – последний. И тут увидел старуху, толстую бабу, едва ковылявшую на распухших ногах, с большой корзиной, укрытой чистым платком.

Люба. Кухарка Люба. Отец рассказывал ему про кухарку, которая сунула в телегу большой узел с вареным мясом и картошкой, когда его увозили в ссылку. Это был единственный человек, который плакал при прощании. Остальные просто молчали – в семье было не принято выражать свои мысли так открыто – старый граф Скопин воспитывал домашних в английском духе.

А может, он просто ошибся и прохожая бабка – вовсе не та самая кухарка из рассказов отца? Но она повернула к воротам – медленно переваливаясь, и мельком взглянула в сторону Феди.

– Люба! – сказал он несмело. – Ты – Люба?

– Ну! – поджала губы бабка. – Чего надо?

Федор чуть не задохнулся.

– Я от Александра Ивановича.

Старуха сначала не поняла, о ком говорит этот молодой нищеброд.

– От барина твоего… бывшего. Александра Ивановича. Скопина, – он произнес слово «барин» через силу.

Бабка охнула и прижала свободную руку к груди.

– От барина?

– Да! – кивнул Федя. – Из Читы.

– Как… Как барин? – тихо спросила Люба. – Второй год писем не получаем, не заболел ли?

И она, уже предчувствуя ответ, всхлипнула. Федя кивнул.

– Преставился? – спросила бабка.

– Полгода как.

– Горе-то… – всхлипнула старуха. – А ты кто?

– Я сын его, Федор.

Она с горечью смотрела на него, а потом кивнула.

– Идем!

Люба прикрикнула на сторожа с той стороны ворот, чтобы пропустил. Федя перехватил совсем легкую корзину и прошел следом.

Обитель

Галер упал на колени перед девушкой, быстро нашел ее пульс, а потом два раза коротко, но сильно хлестнул по щекам.

– Очнись, дура! – зло прошептал он.

Сквозь гул каменного серпа он не услышал, как она слабо застонала. Потом девушка открыла глаза.

– Не время падать в обморок, – доктор старался перекричать гул, стоявший в зале. – Нас сейчас раздавит!

Луиза несколько раз моргнула, потом взгляд ее немного прояснился. Она что-то прошептала, но из-за шума не было понятно ни слова. Доктор наклонился ниже – прямо к ее лицу.

– Что? !

– Надо найти козу! – сиплым голосом произнесла девушка. – Изображение козы. Там, где мозаика.

– Коза? Что за…

– Скорее!

Серп снова сделал оборот, снизился еще немного и пошел чуть быстрее. Доктор, ругаясь и не соображая, зачем он это делает, бросился к мозаике, упал на колени в мягкий ковер пыли и быстро начал снятым галстуком протирать рисунок. Просто никаких других идей ему сейчас в голову не приходило.

– Черт! – крикнул Галер. – Нет козы! Какая-то богиня.

Девушка быстро, сильно согнувшись, подлетела к нему.

На полу в овальном орнаменте действительно была изображена богиня с копьем и в древнегреческом шлеме. Через плечо у нее была перекинута кудрявая шкура с прикрепленной у груди головой горгоны Медузы.

Волосы на голове доктора взметнулись – каменный серп с глухим рокотом пронесся совсем близко от темени. Галер попытался силой нагнуть голову девушки, но та отбила его руку и ладонью нажала прямо на изображение головы горгоны. Раздался скрежет. Федор Никитич осторожно поднял лицо – серп медленно останавливался. С его краев сыпалась каменная крошка. Потом он замер.

– Господи помилуй, – прошептал Федор Никитич. Но тут снова раздался рокот – однако на сей раз угроза действительно миновала, – гигантский каменный серп начал втягиваться обратно в потолок. Но механизм, поднимавший серп, не перестал работать. Как только каменное оружие встало на место, послышался скрежет со стороны фигуры старика. Барельеф сдвинулся, а на стене, которую он закрывал, Галер и Луиза увидели узкий проход. Не сказав друг другу ни слова, они подхватили сумку и мешок и тяжело бросились к нему. У самого порога Луиза остановилась.

Галер заглянул внутрь и увидел небольшой коридор, за которым открывался второй зал Обители.

– Войдем сюда, но дальше – ни шага, – предложил он. – Может, там новая ловушка.

Как только они попали в проход, барельеф, изображавший старика, начал возвращаться на свое место, отрезая их от первого зала со страшным каменным серпом. Девушка рухнула на пол. Галер сел рядом.

– Вы больны, – сказал он.

– Нет, не больна.

– Не упрямьтесь. Я – врач. Я знаю эти симптомы.

Луиза повернула к нему измученное лицо.

– Чем же?

– Классическая женская истерия, – сухо объяснил Галер.

Луиза коротко хохотнула.

– Вы как бабка, – сказала она. – Со мной все в порядке!

– Нет.

– Да! И хватит об этом!

Доктор пожал плечами. Спорить не имело смысла. По опыту Галер знал, что страдающие подобным недугом женщины ни за что не сознаются в своей болезни. Поэтому медицина предписывала врачу вести себя с ними спокойно. Надо было отвлечь девушку, переменить ход ее мыслей.