Хочу замуж, или Русских не предлагать! - Юлия Шилова

Привыкла душу раскрывать и рассказывать о своей жизни? Здесь научись молчать и слушать. И самое главное: никто тебе ничего не должен.

Никто не должен тебя жалеть, слушать твои душещипательные истории и помогать тебе.

Через день я ходила на допросы и возвращалась выжатая, как лимон. После каждого допроса начинало казаться, что мне уже отсюда не выбраться.

В тюрьме искажены многие нормальные, столь привычные нам вещи. Понятия и отношения между людьми приобретают за колючкой совершенно иные окраску и смысл. Главное, не давать повод для неприязни. Все комплексы, качества человека в тюрьме выплывают наружу, и никуда от этого не денешься. Здесь я научилась быть более сдержанной. В конце концов, все же люди… не звери же… Именно тут, как никогда, пробуждается чувство самосохранения…

Человеку вообще свойственно меняться. По большому счету люди – приспособленцы. Могут адаптироваться в любой ситуации… И никакого предательства жизненных принципов… Хочешь жить – умей вертеться! Вот мне пришлось приспособиться к месту, в которое я попала. Тут все женщины разные. И тяжело потому, что женщины все делают на эмоциях – не умом живут. И это минус. Отсюда и разборки, и выживание, и зависть. Тут очень хорошо работает фраза: «Не верь, не бойся, не проси! »

В прогулочном дворе я постоянно видела плачущую девушку. Ни разу не видела её без слёз. Всегда черная от горя. Оказалось, она убила своего только что родившегося ребёнка, а потом осознала, что наделала. Бедолага понимала, что уже ничего нельзя изменить, и очень страдала. Ее все окатывали презрением. Никому её не было жалко.

– Как можно убить своё дитя? Убить того, кто слабее тебя? Убить свою родную кровиночку? – возмущалась Зоя.

– Видно, что она очень раскаивается.

– Да кому нужно её раскаяние? Ребёнка-то не вернуть.

Придя на очередной допрос, я села напротив следователя и устало посмотрела на переводчицу.

– А вы прославились, – натянуто улыбнулась та.

– В каком смысле?

– Газеты пестрят вашими фотографиями. Все только и обсуждают русскую невесту-убийцу.

– Я уже устала объяснять, что не убивала.

– Теперь местные женихи будут поосмотрительнее и перестанут выписывать барышень из России.

– Что значит выписывать? Нас же не почтой к ним отправляют.

– Ладно, мы вас не для этого вызвали. Просто хотим сообщить, что вы свободны.

– Что? ?? – Я приподнялась и посмотрела на переводчицу ничего не понимающим взглядом.

– Сняты обвинения. Смерть вашего жениха наступила в тот момент, когда вы были в отеле. Вы действительно не убивали. Поэтому можете быть свободны. Сейчас вас вновь отведут в камеру. Ждите, когда пригласят с вещами на выход.

Я шла в камеру на ватных ногах и бросилась к Зойке с рёвом прямо на шею:

– Зоя, суда не будет! С меня сняли все обвинения! Зоя, ты представляешь, меня сейчас освободят!

– А что тогда ревёшь?

– Сама не знаю. Нервы.

– Повезло тебе.

– Зоя, но ведь так не бывает.

– Я же тебе говорила, что бывает. Тут ни у кого нет желания тебя засадить.

– Надо же, тут всё по-другому. Совсем не так, как у нас. У нас для галочки посадить могут первого встречного.

– Везёт тебе, – грустно произнесла Зоя и постаралась сдержать слёзы. – Ты на воле вдохни за меня свежего воздуха, да и выпей за меня хорошенько, чтобы мне легче сиделось.

– Конечно. А хочешь, я тебе что-нибудь принесу?

– Если не забудешь, скажу огромное спасибо. А давай споём на дорожку.

– Давай.

Как только мы закончили нашу коронную песню «Парней так много холостых…», Зоя отвернулась к стене. Я знала, что она плачет…

В одной из комнат меня вновь встретила переводчица и протянула мой паспорт.

– А кошелёк с деньгами?

– Кошелька мы не находили.

– Было бы странно, если вы бы его нашли… Кошелёк должен был находиться там же, где и паспорт.

– Я же вам ясно ответила: мы ничего не находили. Возвращаться в квартиру покойного жениха и требовать деньги у его родственников не советую. Кстати, вы хотите знать, где он похоронен?

– Зачем?

– Тогда вы свободны.

Не успели за мной закрыться тюремные ворота, как на меня тут же накинулись немецкие журналисты. Они меня фотографировали, подносили микрофон и говорили мне что-то на немецком языке.

– Я вас не понимаю, – отмахивалась я как от назойливых мух. – Меня освободили. С меня сняты все обвинения. Прекратите про меня писать!

– Как вам немецкая тюрьма? – К счастью, одна девушка спросила меня на русском.

– Что вы хотите услышать? Что мне там понравилось? !

– Но ведь условия содержания в европейской тюрьме на порядок выше, чем в российской.

– Я в российской тюрьме не сидела.

– Вы не передумали выйти замуж за иностранца?

– Это моё личное дело.

– Навестите ли вы могилу своего немецкого жениха?

– Нет! – резко ответила я и тут же добавила: – Надеюсь, его близкие не забыли положить ему в гроб ролики.

– Он так любил ролики?

– Даже слишком.

– Вы с ним вместе катались?

– Бог миловал.

Я растолкала журналистов и пошла прочь. Но девушка, говорящая по-русски, всё же догнала меня и бесцеремонно поднесла диктофон.

– Пожалуйста, ещё несколько слов о немецкой тюрьме.

– Я не хочу комментировать. Я благодарна, что справедливость восторжествовала и меня отпустили.

– Так вы не передумали выйти замуж за рубеж?

– Представьте себе, нет. Я с удовольствием продолжу поиски. И вообще, я могу дать вам любое обширное интервью, но за деньги.

– Да у вас началась звёздная болезнь.

– Не знаю, что у меня началось, но в кармане пусто. Мне не на что поселиться в отель и не на что поесть. Но если не хотите делать со мной платное интервью, то дайте хотя бы взаймы.

– Я взаймы не даю.

Стоило заговорить про деньги, как журналистка испарилась. Отойдя от тюрьмы на приличное расстояние, я достала мобильный и набрала Татьянин номер.