Нестор - Малхаз Цинцадзе

Но, увы, все это было раньше. Где теперь варьете, со своими веселыми девочками? В «Бристоле» теперь сидят серьезные мальчики с пулеметами, с ними не потанцуешь. А где шикарные московские поезда, с классными вагонами и вагоном-рестораном впридачу? Даже расписания больше нет, на работу приходится выходить так, на удачу, вдруг пройдет. Никакой стабильности. А про публику вообще говорить нечего, сплошная беднота, а если кто и есть побогаче, то его не видно, тоже бедствует. Из-за этого и одеваться приходится попроще, чтоб в глаза не бросаться, а Скок тот вообще в рванье ходит. И никаких тебе часов-лопатников, о дамских бирюльках и разговора нет, все куда-то спрятано вглубь баулов, узлов да чемоданов. Вот и приходится тащить у неосторожных граждан целые куски багажа. А уж нервные стали, не приведи господь. Чуть что – сразу в ор, сразу с кулаками. Дела последнее время шли стабильно плохо. Ну с кого чего брать, все уцепились в свои узлы, Прыг уже две станции проехал от Грязей и ничего. Только возле Усмани он присмотрел неплохой аккуратный чемоданчик и его хозяйку, явно из тех, кто раньше первым классом ездила. Но рядом с ней три таких сердитых кавказца сидят, зыркнули на него так, что на чемоданчик аппетит пропал. Да ладно, посмотрим еще, десять вагонов, как никак, что ни будь подвернется.

Прыг медленно пробирался по лениво покачивающемуся вагону, смотрел на усталых неулыбчивых людей и все никак не мог решить, что лучше взять, круглую шляпную картонку, несколько раз перевязанную тесемкой и набитую явно не шляпами или новую кожаную сумку, в которой, он знал по опыту, обычно лежат интересные предметы. Решил брать сумку, и размером меньше, и владелец, как все молодые люди, беспечен, да и сама сумка чего-то стоит.

За окнами смеркалось. На третий день пути состав наконец добрался до Воронежа, оставалось не много, две-три станции. Приятного путешествия не получилось – толкотня, ругань, частые и долгие непредвиденные остановки, загаженные станции, потому что вагонные туалеты не работали, поочередное сиденье с вещами, пока остальные бегали за едой, водой и приводили себя в порядок. Все три дня пассажиры или сидели или стояли, где нибудь прилечь не было никакой возможности и это очень утомляло. От станции до станции все проваливались в неконтролируемый то сон, то явь. Несмотря на открытые окна, воздух стоял тяжелый спертый, в медленно движущийся поезд ветер не задувал.

Похоже только Ожилаури не устал рассказывать свои бесконечные истории. Он то замолкал на полуслове, увлекаемый вдруг подкравшимися сновидениями, то вдруг проснувшись, как ни в чем небывало продолжал прерванный рассказ. Только что он рассказывал, как со своими друзьями гимназистами ходил выяснять отношения с ребятами из дворянского лицея, и вдруг его разбудил четко выговаривающий слова брезгливый голос Васадзе.

– Пошел вон отсюда!

Ожилаури встрепенулся, посмотрел на Нико непонимающими глазами – кому это он? – и потом заметил побледневшего молодого мужчину, который нехотя выпустил из рук ремень его драгоценной сумки.

– Ну, что расшумелся? – Прыг не ожидал, что какой-то молокосос посмеет опротестовать его действия так агрессивно. Обычно, в таких случаях, он незаметно исчезал с места происшествия, но сейчас в нем взорвалась злость на сорвавшуюся кражу, на неудачную поездку, на невоспитанного юношу, на закрытое варьете, на весь нестабильный, катящийся к черту, белый свет.

– У тебя язык впереди ног бежит. Не боишься его потерять? – он прищурил глаза. – А то спрячу, всю жизнь искать будешь.

– Чего он хочет? – спросил Зервас, ребята со сна ничего не поняли.

– Сумку хотел украсть у Тедо.

Федора они называли Тедо, как это было принято дома, в Тифлисе. За спиной Прыга появился Скок. Как только он услышал, что назревает скандал сразу пришел поддержать напарника. Это придало Прыгу уверенности. Он был на своей территории, весь состав это его угодья, где он трудится и собирает урожай, поэтому никто не смеет так грубо с ним разговаривать. Надо проучить выскочку, показать кто здесь хозяин, да и в глазах Скока поднять свой авторитет. Вагон притих в ожидании, наконец хоть какое-то развлечение.

Ожилаури стряхнул остатки сна, понял в чем было дело и попытался сгладить конфликт. Он был хорошо знаком с поездными ворами, встречал их в притоне Одинокова, поэтому знал, что это люди вспыльчивые, любят цепляться к словам, не прощают обид, а потому часто мстят исподтишка.

– Давай не будем здесь разбираться. Идите своей дорогой. – сказал он.

Прыг не собирался уступать этим мальчишкам, но быстро смекнул, что расклад не в его пользу. Двое, Васадзе и Зервас, уже встали, да еще трое напряглись, готовые вступиться за своего. Итого пятеро против него и Скока. Не справиться.

– Скоро встретимся. Там и разберемся. – с ненавистью пообещал он и растолкал людей.

– Так встретились ведь уже! – задиристо крикнул Зервас в спину Прыг-Скоку.

Люди с разочарованием расходились по местам, ожидаемого представления не получилось.

Ожилаури не упустил возможности развить тему.

– С ними нельзя так. Это же мойщики – вокзальные воры. Они держат баны и поезда. Это их работа. Вы думаете они вот так вдвоем ходят. За ними целая сеть. Все направления и перегоны поделены на участки, где работают свои поездные карманники. Это их места кормежки и никто не может работать на их территории. От залетных они избавляются, побьют как следует, отнимут все. А могут и убить. Очень жестокие.

– Если б я не заметил, они унесли бы твою сумку. Не надо было говорить? – удивился Васадзе.

– Можно было сказать то же самое в более вежливой форме. – сказал Иосава.

– С ворами вежливо?

– А что делать? Ты же видишь, сейчас их время.

– Не надо ни во что вмешиваться. Главное добраться до дома. – Ревишвили поддержал Иосава.

– Да ну их всех к черту! – воскликнул Зервас. – Чем больше мы будем их бояться, тем смелее они станут. Перелом за перелом, око за око.

– Как он повредил тело человека, так и ему надо сделать. – продолжил цитату библии Васадзе.

– Это же талион. – наконец воспользовался своими юридическими познаниями Ожилаури. – Где вы живете? Двадцатый век на дворе, а вы о законе возмездия.

– Так ведь сейчас у нас сплошное беззаконие. Все делают, что хотят, а когда законов нет, люди начинают жить по первобытным правилам. – сказал Зервас.