Психотомия - Текелински

Тот, кто когда-либо занимался спортом, знает, с какой неимоверной болью, невероятной силой воли и преодолением связано каждое спортивное занятие на начальных этапах. Но через некоторое время, организм настолько привыкает к разрывам волокон мышц, и тем истомам от отдохновения, связанного с их заживлениями, и выбросам в кровь эндорфинов, что испытывает нечто подобное ломкам, без ежедневных тренировок. И эта необходимость не заменяется ничем иным, так как всякая сублимация здесь, действует лишь на небольшой процент удовлетворения. Выплеск энергии, к формам которого привыкает организм, должен и впредь иметь именно эту форму. И если вообще говорить о сублимации, то её неоспоримое присутствие в нас, как заменительной трансформативной агрегации, имеет действительное место лишь в транспсихологических аспектах деятельности нашего сверхчувственного мозга. Здесь сублимация одной формы выплёскиваемой энергии, действительно способна заменить на другую, (к примеру, либидо на формы эстетического, поэтического или иного искусства), но также не полностью, а лишь частично. В более грубых же формах, она обманывает нас, приглушая на некоторое время, жажду, спровоцированную активностью монад нашего тела, ступивших однажды на определённый путь. К примеру, (знаю из собственного опыта), привычка заниматься в спортзале, никогда не заменяется, к примеру, приёмом алкоголя, или обратно. Любые сублиматические попытки здесь, в конце концов, терпят фиаско. Организм всегда будет требовать именно той формы, к которой привык. И здесь всякая привычка, так или иначе, становиться клеткой, из которой очень тяжело выйти.

Тот, кто когда-либо писал в своей жизни, и помнит все стадии своего становления как писателя, знает, какие муки, смешанные с удовлетворением он испытывал на ранних стадиях своего творчества. И как всё это трансформировалось постепенно, но необходимо, в нечто естественное, и не приносящее уже ни того удовлетворения, ни тех мук, что когда-то тиранили и удовлетворяли. Но теперь он не в состоянии отказаться от своего ремесла, и не представляет своей жизни без этого. (Также знаю по собственному опыту), желание писать, трансформировавшееся из изначальных плетей и шомполов, стегающих и заставляющих разум думать и воспроизводить, превращается в навязчивую идею, и свербит всякий раз под коркой головного мозга, когда ты отодвигаешь свои скрижали в сторону на некоторое время.

Всё гнездится в нашей психоделике, в той глубине нашего организма, где за «пеленою майи» скрыта вся концепция мироздания, и её составляющей – жизни. Начиная с метаморфозных последовательных изменений, так называемых мутаций, и кончая Великими умопостигаемыми нами концептуальными философемами, выводящими наше сознание на ступени постижения и власти над собой и окружающим миром. Ты ступаешь на путь философии, и та обжигающая преисподняя, что так пугает изначально, со временем врастает в тебя, и ты становишься чем-то неестественным, чем-то новым и ужасающе прекрасным! Ты становишься частью того корабля, что нёс тебя на своей палубе, будучи изначально лишь твоим транспортным средством. На современном бытовом уровне, можно сказать, что нечто подобное происходит и с каждым автомобилистом. Он становится частью своего автомобиля, и уже плохо представляет свою жизнь без него. Та безоговорочная беспечность, недальновидность и отсутствие всякой разумности при вступлении на всякий путь, (коих бесчисленное множество в нашей жизни), говорит о том, что именно в этом и заключена вся наша суть. Мы крайне беспечны, когда ищем и находим для себя новые пути. Но именно в этом таится вся Великая стезя нашей жизни, её величайшая биопсихологическая константа. Ибо невозможно здесь найти исключений, вопрос лишь в интенсивности, в степени агрессивности, и степени познаваемости мотивов и целей, а также осознании и понимании результатов. Ибо не всякий результат виден, и может быть идентифицирован нами, как результат. А точнее сказать, большинство таких результатов непонятны нам, и не могут быть признаны как достижение каких-либо целей. Общая линейность нашей познавательной конструкции такова, что нам недоступны осознанности, что могли бы пролить свет на те метаморфозы нашей жизни, которыми усеяно всё поле нашего бытия. Отсюда и вся загадочность мира, и нашей жизни. Наше бытие не предполагает и не располагает к полной познаваемости ни одного «зёрнышка» этой жизни. Всё, что мы пытаемся осознать, так или иначе, всегда приводит нас к тупику, и мы не в силах увидеть главного аргумента, последней частицы, абсолютно достоверной «макрокинезной субстанциональности», ни в одном из направлений в нашей научной деятельности. И только привычки, что безоговорочно доминируют над нами, и заставляют нас противостоять им же, ступая в «тёмный лес», водят нас по замкнутому кругу бытия, из которого, словно из «чёрной дыры», не может вырваться ни один «фотон нашего познания».

Дрессировка

Воспитание человечества, приведение его жизни к неким благородным лекалам совершенства, как некая грандиозная задача так называемых «высших людей», на самом деле является сомой ложной в своей сути, метаформой сознания. Здесь явно чувствуется стремление к власти, свойственной всякому воспитателю, как всякой матери по отношению к своему ребёнку. Человек, прежде всего, пытается поставить под своё влияние всё, что он любит, а всё что не любит, истребить, упразднить из жизни. И его детская наивность в этой работе, поражает своей близорукостью и слабоумием, как, впрочем, и своей одержимостью

Мать всегда хочет одного, чтобы её ребёнок был под её полным контролем, так как убеждена, что только так она может обеспечить ему его безопасность и процветание. И наши моралисты, мечтают о том же, и делают то же самое в своих попытках обуздать, нивелировать все инстинкты человека, и заставить его стать домашним животным, при том, подразумевая, что именно в этом заключается его счастье. Попытки улучшения человеческой природы, всегда приводили либо к деградации человеческого социума, либо к его разнузданности, и катастрофическим последствиям в обоих случаях. То есть всегда к обратному результату. Когда человека загоняют в резервации, и хлещут плетьми, он либо теряет человеческий облик, становясь слабовольным пресмыкающимся животным, либо озлобляется настолько, что начинает рвать на куски своих соплеменников. Ещё никогда на этой бренной земле, человек не получал нужного результата, в своих стремлениях «улучшить» человека.

«Его наружность удручает

Как сломанная детская игрушка

И совесть изнутри его съедает -

В себя развёрнутая пушка

В нём внутрь загнанная злоба

Как кислотой кишки сжигает

Его чернеющее нёбо

Пасть оборотня мне напоминает…»

Каждый человек должен воспитывать себя сам. Эта банальная мысль, тем важнее, чем глубже ты осознаёшь, что никаких моральных догм, полезных для всех и каждого, в жизни – не существует. И только страх жить рядом со зверем, будучи каждодневно подвергаем опасности, заставляет человека изобретать правила поведения для всех, и выжигать калёным железом те склонности людей, коими они обладают по своей природе, и без которых не будут настоящими людьми. Главная задача моральности в том и заключается, чтобы истребить в человеке всё, что не подвластно контролю. Сделать из него «послушного коня», такого полезного в быту, но такого безвольного и бесполезного для собственного становления.