К нам осень не придёт - Ксения Шелкова

Даже чтобы долететь сюда, ей пришлось дождаться наступления ночи: весь день она пряталась на каком-то заброшенном чердаке. Так ведь и там покою не было от кошек и несносных детей! Правда, лишь только они увидели её горящие яростью глаза, блеск иссиня-чёрных перьев и острейшие когти – сорванцы в испуге отступили, а от кошек и духу не осталось, удрали сразу.

Ей не хотелось оставаться в облике ворона подолгу; постоянное и вынужденное пребывание в лесной чаще и без того отдаляло её от желанного и неблагосклонного мира людей. Но обращаться здесь было опасно. Да и вообще, город был не местом для таких, как она. И, если бы на чердак поднялась мать или сестра испугавшихся её пострелят, как можно было бы объяснить им своё появление?

А убить человеческую женщину, мать малых ребятишек, она никогда бы не смогла. Хотя и человеком, как давно мечталось, стать всё равно не вышло. Эх, зря старался тогда и чуть не погиб из-за неё охотник!

А вот и он, принесла нелёгкая. Или поджидал? Быстро же пришлось ему мчаться из густых, непролазных чащоб сюда, в такое близкое к городу место.

Она развернулась на кончике крыла, почти задев крупного волка с поджарым мускулистым телом, тёмно-серой шерстью и странными небесно-голубыми глазами. Волк спокойно – он почти всегда был невозмутим – присел на посыпанную иглами и прошлогодними пожухлыми листьями землю.

Вот чёрный ворон – тот, напротив, долго не мог угомониться, покружил ещё над соснами, высматривая что-то, одному ему ведомое, несколько раз слетал вниз, затем снова взмывал… И наконец, сложив крылья, вихрем пронёсся мимо невозмутимого волка, ударился о землю…

* * *

Она поднялась, нервно смахивая с иссиня-чёрных волос прилипшие иголки. Несколько раз едва не расцарапала себе лицо длинными кривыми птичьими когтями; спохватившись, тряхнула кистями рук. Когти исчезли, точно растворились в воздухе – на их месте остались тонкие женские пальчики, обманчиво казавшиеся беззащитными.

– Ты становишься рассеянной, Злата, – чуть насмешливо произнёс волк.

Она не обернулась, лишь дёрнула плечом. Из одежды на ней была лишь длинная холщовая рубаха с полинявшей вышивкой по подолу, рукавам и вороту. Одеяние едва не соскользнуло с плеч, и, почувствовав это, женщина испуганно поправила истончившуюся ткань.

– Не пугайся, некого тут бояться. Да и облик твой ведь уже давно от человеческого не отличается, – спокойно сказал волк.

Она вздохнула и, наконец, повернулась к нему.

– Знаю! Только до сих пор во сне их вижу – тех, что гнали меня от деревни да мавкою кликали. И наяву иногда…

– Тебе ведь только тринадцать или четырнадцать лет тогда минуло, – тихо ответил собеседник. – И ты можешь помнить?

– Может, и четырнадцать… Но я всё помню, всё! Я ведь до сих пор так и осталась для них чужой. А здесь я не могу, Всеслав. Тебе хорошо, ты можешь. А я – нет.

– Просто с тобою судьба злее обошлась, а мне, наверное, повезло.

Он встал, вскинулся на задние лапы – Злата много раз видела, как волк обращается человеком и наоборот, но зрелище было настолько диковинным, что тот, кто видел в первый раз, верно, застыл бы в изумлении.

Волк откинул голову назад, шерсть начала исчезать с его морды, зубы – уменьшаться, уши и лапы становились короче, а хвост съёживался, будто горящая бумага, пока не пропал совсем. Мало-помалу перед ней очутился высокий, ещё молодой человек с длинными тёмными волосами, чернобровый, с худым узким лицом, одетый в простую крестьянскую поддёвку. Совершенный обыватель, житель окрестных сёл. Только ярко-голубые глаза остались теми же – такие не спрячешь, не поменяешь даже за несколько веков…

– Ну, здравствуй, Злата! – он шагнул вперёд, обнял женщину и прижал к себе.

– Здравствуй, Всеслав.

Она закрыла глаза, положила руки ему на плечи, прислонилась лбом к широкой, сильной груди. Пожалуй, только так ей было спокойно, только так она могла глубоко и ровно дышать, не думая ни о чём. Но она знала – это ненадолго. Увы.

Всеслав слегка отстранил Злату от себя, внимательно вглядываясь ей в глаза.

– Ну, что: ты видела свою дочь? Признала она тебя?

Ах, напрасно он заговорил об этом прямо сейчас. Ей так хотелось продлить подольше блаженное ощущение покоя, не возвращаться к своей вечной боли, мучительной и радостной одновременно… Ей хотелось подождать, пока она останется одна. Обдумать всё, как следует, и решить, как быть дальше, причём решить самой, ни с кем не советуясь.

Но, наверное, сегодня у него мало времени – а не спросить он не мог.

– Видела. Она теперь признала меня совсем. Она… Она – это что-то невероятное, Всеслав! Сегодня она нарисовала меня на холсте, а потом воплотила, по-настоящему! Ведь иначе-то пока невозможно! Но как она смогла? ! И, наверное, в следующий раз…

– Подожди. Не торопись с этим. Злата, ты же знаешь: твоё появление рядом с ней может быть опасным в первую очередь для тебя – а может быть, и для неё. А мы ведь пока не уверены, какой она получилась.

Злата высвободилась из его объятий.

– Я и так сделала всё, чтобы оградить её от того, что произошло со мною. Сёстры говорили, мы были из проклятого рода: все девочки из наших умирали некрещёными, а потом – приходила Она и забирала…

Всеслав мягко прижал ладонь к её губам.

– Тише! Я слышал эту историю много раз, Злата, но… Ты ведь давно уже не одна из них!

– Но кто бы мог поклясться, что с моей дочерью не случилось бы то же самое? Всеслав! Ты думаешь, мне было легко двадцать лет назад бросить новорождённое дитя, когда оно оказалось девочкой? Если бы проклятье воплотилось в ней, я не смогла бы ничего сделать, не смогла бы даже умереть за неё! Я – нечисть, мавка, про? клятая собственной праматерью!

– Злата, дорогая моя! – взволнованно сказал Всеслав и снова прижал её к себе. – Ты давно уже не живёшь мавкою, ты не причиняешь никому ничего худого! Ты ушла тогда от сестёр; а если и был грех…

– Грех был, – шёпотом сказала женщина. – Я не забыла о нём и не забуду.

– Отмолить можно…

– Знаю. Но рядом с дочерью я во плоти появляться боюсь. Вдруг она тоже…