К нам осень не придёт - Ксения Шелкова

Елена похолодела. В гостиной действительно висел портрет в полный рост княжны Алтын Азаматовны, покойной матери Анны – в красном бальном платье, с синим цветком, приколотым к тяжёлому узлу волос. Княжна смотрелась на портрете совсем девочкой – изящная, точно статуэтка, стройная, хрупко-прекрасная со своими тёмными косами и узкими, угольно-чёрными очами. Как знала Елена, этот портрет был написан, когда Алтын Азаматовна Калитина уже носила во чреве дочь Анну… О да, княжна была несказанно красива, а Анна похожа на неё, точно отражение в зеркале! .. Куда уж до них Катерине Федоровне и Елене!

На мгновение невольная горечь заставила Елену забыть о состоянии сестры. Но тут же она вспомнила, что Анна больна… Ей снова мерещится родная мать – а ведь её матери уж двадцатый год, как нет на свете!

Елена выступила вперёд, стремясь успокоить сестру.

– Ты не маменька! – пронзительно вскрикнула Анна; она вскочила с постели и закрыла руками лицо.

– Я Элен, милая, твоя сестра Элен… Не бойся, ты просто захворала, но завтра будет лучше…

Елена приближалась, приговаривая успокаивающие слова; она заметила, что Анна пятится от неё к окну. В белом пеньюаре, исхудалая, с запавшими щеками, она, казалось, просвечивала насквозь в ярком весеннем солнце. Елена ахнула: лёгким неуловимым движением Анна вспорхнула прямо на столик у раскрытого окна… Елена кинулась вперёд и изо всей силы обхватила ноги сестры. «Прямо как тогда, в моём сне… Только то ночью было, а сейчас день», – билась в голове единственная мысль.

– Успокойся же, Анет, тише… Марфуша, Люба, скорее сюда, помогите! Эй, кто там есть?

На крик вбежала горничная Любка; вдвоём они, наконец, стащили отчаянно брыкавшуюся Анну со столика и уложили на постель. Заглянула Марфа и кинулась за барыней.

– Пустите! Где моя мать? Маменька, не уходите, не покидайте меня! – кричала Анна.

В дверях появилась Катерина Фёдоровна; она велела Марфе закрыть окно, властно отстранила Елену и присела рядом с рыдающей Анной.

– Я здесь, Анет, милая, я с тобой. Ты меня звала?

Однако Анет, всегда покорная и ласковая с мачехой, резко оттолкнула её; натянув на себя одеяло, она поджала ноги и съёжилась, точно перепуганный зверёк.

– Уходите, – прошептала она. – Вы не моя маменька. Вы чужая. Я боюсь, боюсь…

Катерина Фёдоровна внимательно всмотрелась в лицо падчерицы; Елене показалось, что глаза матери странно блеснули.

– Ну что ты, бедняжка, – ласково проговорила она. – Ты совсем нездорова. Разумеется, я уйду, коли желаешь; вот, может быть, Еленушка с тобой ещё побудет?

Анна затравленно взглянула на сестру, но перечить не стала. Окно было заперто и занавешено, снизу принесли приготовленные матерью настойки. Анна, казалось, пришла в себя; по крайней мере, она больше не заговаривалась, не звала покойную мать и не кидалась к окну. Елена же страшно трусила: что, если припадок повторится, а у неё не хватит сил или времени остановить больную?

Елена приказала, чтобы Марфа или Любка по очереди сидели у приоткрытой двери в комнату барышни и ни под каким видом не покидали поста. И только после того, как уставшая от истерики Анна уснула, сама она решилась спуститься вниз.

От папеньки скрыть происшествие не удалось. Рано утром он уехал сговориться о покупке нескольких лошадей перед отъездом в Стрельну, и когда воротился – прислуга вовсю обсуждала припадок, случившийся со старшей барышней. Отец пришёл в ужас и резким тоном велел немедленно послать за доктором. Матушка не осмелилась возражать, хотя, как показалось Елене, выполнила приказание весьма неохотно.

Однако доктор Рихтер, много лет пользовавший всё семейство, был в недоумении. Он побеседовал с Анной, подробно расспросил домашних – и сознался, что не понимает причины припадка. Головные боли и слабость, что преследовали Анет последние дни, доктор связывал с переутомлением да ещё женским недомоганием. Бред же, что по-научному звался alucinatio, был возможен при лихорадках, воспалении мозга, а то и умопомешательстве.

– Не хотите ли вы сказать, что моя дочь сошла с ума? – испуганно спросил Алексей Петрович.

– Нет, друг мой – покачал головой доктор. – Анна Алексеевна вовсе не помешана. Беседовала со мной весьма здраво и почти спокойно, а бред свой объяснила тем, что, мол, померещилось. Думала о матушке покойной, да и приняла сестрицу за неё, оттого и напугалась.

– Да как это возможно? – выкрикнул отец. – Элен ведь на жену мою первую, покойницу, ничуть не похожа! И платье другое, и волосы светлые… Как могла Анет вот так, запросто, вместо сестры мать померещиться?

– Бывает, Алексей Петрович, – развёл руками доктор. – И не такое ведь мерещится иногда. Вот третьего дня навещал я госпожу Завадскую…

– Так что же, опасно или нет? – бесцеремонно перебил доктора Алексей Петрович. – Что с моей дочерью будет? Ей венчаться через месяц!

– Не нужно беспокоиться, Алексей Петрович, – прошелестел доктор. – Вот только проследить надобно, чтоб Анну Алексеевну не волновали да не тревожили пустяками.

Они с батюшкой ещё говорили об успокоительных каплях, режиме, воздухе – но Елена не слушала. Её мозг раскалённой иглой пронзили слова батюшки о венчании Анны через месяц. Всего лишь через месяц! А она-то уж бессознательно надеялась: болезнь Анны заставит их отложить свадьбу – возможно, на осень, а то и… Но, судя по речам отца, этому не бывать.

* * *

Следующие несколько дней Анна чувствовала себя недурно; по крайней мере, галлюцинаций у неё больше не было. Елена исправно наведывалась к сестре по нескольку раз на дню – и, хотя давным-давно не слышно было её звонкого смеха, Анна была спокойна и рассудительна. Она иногда упоминала покойную мать, но не пыталась говорить с ней. Батюшка уже совершенно успокоился и был уверен, что не сегодня-завтра старшая дочь встанет с постели. Граф Левашёв бывал каждые два дня, участливо и нежно справлялся о здоровье невесты. Елене же казалось, что её чувства как-то оледенели: прошли и бурная страсть, и отчаяние, и ненависть, и страх за жизнь сестры… Она прекрасно понимала: грех ей надеяться, что болезнь Анны расстроит свадьбу с Володенькой. Но даже ужас перед карой Божьей стёрся и потерял остроту. Ей думалось, всё в её жизни уже предопределено: она останется с маменькой, будет ей поддержкой в старости, а сестра и граф Левашёв – ну и Господь с ними!