Я вас предупредил - Василий Головачев

Несколько минут ушло на знакомство, потом Старченко стоя сообщил всем о состоянии космонавтов. Глядя на его уверенное красивое лицо, Наумов подумал, что знает своего заместителя совсем плохо, только с внешней стороны. Странное дело: работают бок о бок полтора года, а друзьями не стали, правда, и врагами тоже… Откуда эта молчаливая договорённость не переступать рамки служебных отношений? Не потому ли, что оба представляют разные полюса характеров? ..

Первым вопрос задал академик Зимин, научный директор Ю-станции «Корона-2», непосредственный руководитель пострадавших от излучения учёных. К удивлению Наумова, Зимин прибыл на Землю и явился в медцентр материально, а не визуально, и этот не совсем обычный поступок имел для главврача некий тревожный смысл.

Внешность Зимин имел впечатляющую: узкое лицо, сухое, с морщинами на лбу, похожими на шрамы, тонкие губы, выдающийся массивный подбородок, прямой нос и круглые цепкие глаза – лицо человека, наделённого недюжинной силой воли, знающего, чего он добивается. Он был высок, худощав, жилист, силён. Наумов невольно сравнил широкую ладонь учёного со своей и вздохнул.

– Подтверждено ли предположение о «перезаписи» информации излучённого с Юпитера импульса в мозг больных?

– К сожалению, да, – после некоторого колебания сказал Наумов.

– И как велик информационный запас?

– В мегабайтах? – спросил вдруг с иронией Старченко. – Или вам нужен наглядный пример?

Не ожидавший подобного выпада от заместителя Наумов с любопытством посмотрел на Старченко. Парень явно рассердился.

– Мозг человека способен вместить все знания, накопленные опытом цивилизации, – продолжал молодой врач. – А у космонавтов заблокированы чуть ли не все уровни памяти, сознание и подсознание, так что запас чужой информации, «забившей» даже инстинкты, огромен!

Среди общего оживления Зимин остался бесстрастным и холодным, изучая Старченко, будто выбирал место для удара.

– Существует ли возможность «считывания» этой информации?

Старченко замялся и оглянулся на главного. Он помнил спор и помнил отношение Наумова к своим выводам.

Этого следовало ожидать, подумал Наумов. Было бы странно, если бы кто-нибудь не задал этого вопроса. Что ему ответить? Изложить свою точку зрения? Которой нет…

– Теоретически существует, – ответил он. – Но на практике последние пятьдесят лет никто с этим не сталкивался, потому что случай этот особого рода. – Наумов помолчал. – Существует так называемый метод психоинтеллектуальной генерации, основанный на перекачке криптогнозы, то есть информации, осевшей в глубинах неосознанной психики, из сферы подсознания в сферу сознания. Но, во-первых, этот метод применялся всего один раз и нет доказательств, что он себя оправдал, а во-вторых, может оказаться, что мы сотрём психоматрицу субъекта, что для моих пациентов равносильно смерти.

– Я понимаю. – Зимин пожал плечами. – Но поймите и вы: открыта цивилизация на Юпитере! Чужой разум! Это событие неизмеримо великого значения для всей науки Земли, для всего человечества. И появилась возможность узнать об этой цивилизации очень и очень многое, если верить вашим же словам. Представляете, что может в результате приобрести человек? Мы с вами?

– Ну, хорошо, предположим, мы «перепишем» всю информацию, – вмешался академик Чернышов. – Но сможем ли прочитать её, расшифровать? Код записи может оказаться таким сложным, что расшифровать её не удастся – вспомните роман Лема «Голос неба», – что тогда? Люди-то попали под луч случайно, информация предназначалась не нам.

Наумов благодарно посмотрел на старика.

Зимин усмехнулся, но глаза остались холодными и недобрыми. Наумов ощущал его взгляд физически, как укол шпаги, и невольно напрягал мышцы живота. Он не знал, что ответить Зимину, доводы учёного не были абстракцией, они отзывались на его собственные мысли, были созвучны им. Не из-за этого ли хандра в душе? Предчувствие беды? Профессиональная этика врача запрещала колебаться, но, оказывается, он даже как врач не ощущал своей правоты. Не в этом ли причина раздвоенности и глухой досады?

– Кроме всего прочего, – продолжал Наумов, – существует врачебная этика (Давай, борись с собой, доказывай, что слова твои – сама истина, что только человеколюбие движет тобою, в то время как Зиминым… а что Зимин? Он ведь тоже, наверное, не для себя старается? Единственное, от чего воротит, что он прикрывается выгодой для человечества. Банально и неоправданно, хотя и выгодно…) и принципы человеческой морали. Кто возьмёт на себя ответственность за убийство людей даже во имя блага для всего человечества? И кто, в конце концов, разрешит нам сделать это? Родственники пострадавших? Их любимые и любящие? Да и не в них дело, поймите, мы не должны ставить на весы жизнь людей и самый ценный из материальных выигрышей – знание.

Наумов видел, что убеждает прежде всего самого себя, и, понимая это, не мог не чувствовать, что фальшивит, и эта фальшь, казалось ему, видна и остальным.

– Я не спорю, – негромко сказал Зимин. – Но в истории человечества известны примеры, когда рисковали жизнью во имя гораздо менее значимых целей.

– Да, но люди шли на это сами, – так же тихо сказал Чернышов. – И в этом их преимущество перед нами. За них никто не решал, не распоряжался судьбами. По-моему, прав Валентин, мы не должны решать вопросы жизни и смерти в отсутствие рискующих жизнью.

– Это тавтология. – В голосе Зимина зазвенел металл. – Пациенты не могут сказать за себя ни слова де-факто. Зачем эти выспренние слова?

– Коллеги, – вмешался Старченко, – мы отвлеклись от основной проблемы – как лечить больных. Давайте оставим в стороне моральные проблемы и правовые вопросы дела и вернёмся к медицине.

– Правильно, – поддержал врача один из биофизиков. – Мы собрались, чтобы обсудить метод лечения, проблема чисто медицинская, не стоит привлекать для её решения морально-этический кодекс.

Зимин хотел что-то добавить, но передумал.

Разговор перешёл в русло медицины. Наумов больше не вмешивался в обсуждение предлагаемых методов лечения, хотя здесь присутствовали многие авторитеты в области изучения человеческого мозга. Он только командовал техникой кабинета, показывал палаты, записи, документы, аппаратуру центра, а в голове раздавалось: «Не всё ещё закончено в споре, не все аргументы исчерпаны. Зимин не остановится перед хрупкой, по его мнению, преградой этики, и, к сожалению, он не одинок в своём мнении. Но самое страшное – я не чувствую себя его противником. К тому же в любом случае способ лечения космонавтов небезопасен, и это плохо. Это отвратительно, это главное, на что сделает упор сам Зимин и иже с ним, выйдя в высокие инстанции… А где найти контраргумент, я не знаю…»