Каменные небеса - Н. К. Джемисин

Это не значит, что они не боятся Нэссун, а страх придает четкости детскому рационализму. Они, в конце концов, в душе не убийцы… а Нэссун – убийца. (Она не хочет ею быть, не больше, чем ты. )

Теперь группа стоит буквально на распутье, там, где местная тропа, тянущаяся на северо-восток, встречается с идущей западнее имперской дорогой Джекити – Тевамис. Шаффа говорит, что имперская дорога со временем выйдет к виадуку. Нэссун слышала о таком, но за все свои путешествия ни разу не видела. Однако именно на перекрестке Шаффа решает сообщить остальным детям, что больше они не могут идти за ним.

Протестует только Сачок.

– Мы не будем много есть, – говорит она Шаффе с некоторым отчаянием. – Тебе… тебе не придется нас кормить. Просто разреши нам идти за тобой. Мы сами будем добывать еду. Я знаю, как!

– Нас с Нэссун, скорее всего, будут преследовать, – говорит Шаффа. Его голос безупречно ласков. Нэссун понимает, что эта манера лишь усугубляет тяжесть слов; его ласковость легче позволяет понять, действительно ли Шаффе есть до этого дело. Жестокие расставания легче. – Нам тоже предстоит одинокое путешествие, очень опасное. Вам самим по себе будет легче.

– Неприкаянными безопаснее, – говорит Вудех и смеется. Нэссун никогда не слышала от него такой горечи.

Сачок начинает плакать. Слезы оставляют удивительно чистые дорожки на ее начавшем сереть от пепла лице.

– Не понимаю. Ты заботился о нас. Ты любишь нас, Шаффа, даже больше, чем любили Нида и Умбра! Почему бы тебе… если ты просто собираешься… собираешься…

– Прекрати, – говорит Лашар. Она за последний год стала еще выше, как хорошо воспитанная девочка с кровью санзе. Хотя со временем ее надменность типа «мой-дедушка-был-экваториал» поблекла, она до сих пор становится заносчивой, когда ее что-то волнует. Она сложила руки и смотрит в сторону от дороги, на группу голых холмов неподалеку. – Сохрани хоть чуточку ржавой гордости. Нас вышвырнули, но мы еще живы, и только это имеет значение. Мы сможем на ночь укрыться в этих холмах.

Сачок злобно смотрит на нее.

– Там нет укрытия! Мы умрем от голода или…

– Не умрем. – Дешанти, смотревшая в землю, водя ногой по все еще тонкому слою пепла, внезапно поднимает взгляд. Она глядит на Шаффу, обращаясь к Сачку и остальным. – Есть места, где мы сможем жить. Нам просто надо заставить их открыть ворота.

На ее лице жесткое, решительное выражение. Шаффа устремляет на Дешанти резкий взгляд, и, к ее чести, она встречает его не дрогнув.

– Ты намерена войти силой? – спрашивает он ее.

– Ты ведь этого хочешь от нас, верно? Ты не отослал бы нас, если бы не был уверен, что мы сделаем… то, что должны сделать. – Она пытается пожать плечами. Она слишком напряжена для такого беспечного жеста; ее передергивает, как в параличе. – Мы не были бы живы, если бы ты не был нами доволен.

Нэссун смотрит в землю. Это ее вина, что у остальных не осталось иного выбора. В Найденной Луне была красота; среди друзей-детей Нэссун научилась радоваться тому, что она есть и что может делать среди людей, которые понимали и разделяли ее радости. Теперь то, что некогда было целостным и хорошим, мертво. Ты со временем убьешь все, что любишь, сказал ей Сталь. Ей ненавистна его правота.

Шаффа долго, задумчиво смотрит на детей. Его пальцы вздрагивают, возможно, от воспоминаний о другой жизни и другой личности, которой была непереносима мысль о том, чтобы выпускать восемь юных Мисалемов в мир. Однако эта версия Шаффы мертва. Это дерганье лишь рефлексивно.

– Да, – говорит он. – Этого я от вас и хочу, если вы хотите это услышать. В большой, процветающей общине ваши шансы выжить выше, чем если вы останетесь сами по себе. Так что позвольте сделать вам предложение. – Шаффа делает шаг вперед и наклоняется, чтобы посмотреть Дешанти в глаза, в то же время беря Сачок за худенькое плечо. Он обращается ко всем ним с той же ласковой настойчивостью, что и прежде. – Сперва убейте только одного. Выберите кого-то одного из тех, кто пытается причинить вам вред, – но лишь одного, даже если попытаются многие. Обезвредьте остальных, но не спешите убивать того, единственного. Пусть это будет болезненно. Постарайтесь, чтобы ваша жертва кричала. Это важно. Если первый, которого вы убиваете, молчит… убейте другого.

Они молча смотрят на него. Даже Лашар кажется ошеломленной. Нэссун же видела, как Шаффа убивает. Он отказался от себя того, кем был, но все равно остался мастером ужаса. Если он считает нужным поделиться секретами своего мастерства с ними, им повезло. Она надеется, что они это оценят.

Он продолжает.

– Когда убийство совершено, дайте присутствующим понять, что действовали так только ради самообороны. Затем предложите службу вместо убитого или защиту для остальных от опасности – но они поймут, что это ультиматум. Они должны будут принять вас в общину. – Он замолкает, затем устремляет свой льдистый взгляд на Дешанти. – Если они откажут, что вы сделаете?

Она сглатывает.

– У… убьем их всех.

Он снова улыбается – впервые с тех пор как они покинули Джекити – и охватывает рукой ее затылок в горячем одобрении.

Сачок коротко ахает, от шока перестав плакать. Эгин и Инеген держатся друг за друга, и на их пустых лицах лишь отчаяние. Лашар стискивает челюсти, ноздри ее трепещут. Она готова принять слова Шаффы близко к сердцу. Насколько видит Нэссун, Дешанти тоже… но это убьет что-то в Дешанти.

Шаффа это понимает. Когда он встает поцеловать Дешанти в лоб, в этом жесте столько печали, что у Нэссун снова ноет сердце.

– «Все меняется Зимой», – говорит он. – Живите. Я хочу, чтобы вы жили.

Из глаза Дешанти скатывается слеза прежде, чем она успевает ее сморгнуть. Она громко сглатывает. Но затем она кивает и отходит от него к остальным. Теперь между ними пропасть – по одну сторону Шаффа и Нэссун, по другую – дети Найденной Луны. Пути разошлись. Шаффа не показывает беспокойства, а должен бы – Нэссун замечает, что серебро ожило и пульсирует в нем, протестуя против его выбора позволить этим детям уйти восвояси. Но он не показывает боли. Когда он делает то, что считает правильным, боль лишь усиливает его. Он встает.