Чистый кайф - Тиффани Дженкинс

Прошло всего двадцать часов после моего последнего «прихода», а я уже чувствовала себя дерьмово. А будет еще дерьмовее.

Я молча положила свой матрас в лохань рядом с этой таинственной личностью и улеглась. Абстиненцию мне предстояло пережить в тюрьме, и осознание, что я на самом деле стала заключенной, начало потихоньку проникать в разум. Я пялилась на очертания тела своей сокамерницы, казалось, целую вечность, пытаясь представить себе, с какой именно преступницей меня заперли в одном крохотном помещении. Процесс размышлений был прерван громким щелком, и дверь нашей камеры отворилась. Заключенная в форме в красную полоску толчком пустила к нам по полу два подноса и торопливо захлопнула дверь. Я не успела даже рассмотреть, что там лежало на подносе, как шерстяное одеяло отлетело в сторону. Моя сокамерница резко села и уставилась на меня.

Ох ты ж дерьмо, оно проснулось. Не паниковать, подумала я, стесненно улыбнувшись.

– Ты ужин свой лопать буш? – спросила она, свирепым взглядом прожигая дыру в моей душе.

– Ой, э-э… привет. Я Тиффани. Не знаю… В смысле я не настолько проголо… Да я еще и не думала об этом, а что? – пробормотала я, пытаясь заставить голос звучать хладнокровно и скрыть ужасную панику.

Я была напугана до ужаса и пересмотрела на своем веку достаточно фильмов, чтобы понимать, что тюремные драки – явление такое же частое, как грязь.

– Патамушта если ты не буш, я тада шъем, – договорила она, не разрывая визуального контакта. Мы могли бы быть близнецами, если бы не тот факт, что у нее не осталось ни одного зуба, зато были струпья по всему лицу. Мое сердце бешено заколотилось, когда я заметила татуировку у нее на шее. Она была похожа на какой-то символ, возможно, знак принадлежности к банде. Вот дерьмо, меня заперли в одной камере с бандиткой. Это уже слишком!

– А, ну ладно, – нервно проговорила я. – Конечно, пожалуйста, я так-то не голодная. На самом деле я не большая любительница поесть, так что…

Ни секунды не медля, она метнулась за подносами и уволокла их в свое гнездо, словно дикий зверь. Желая избежать неловкости, я легла в свою пластиковую лохань и сомкнула веки. Было ясно, что уснуть не получится; слишком уж мне было плохо. Заняться было абсолютно нечем, поэтому я то закрывала глаза, то просто смотрела в потолок. Лежала и прислушивалась к омерзительным звукам, с которыми соседка пожирала мой ужин. В какой-то момент они прекратились.

– Дай-ка позырить на сиськи.

Я вытаращила глаза и повернулась, чтобы посмотреть, с кем она разговаривает. Она пристально смотрела на меня.

– Прости, что ты сказала? – переспросила я. Наверное, я не расслышала – может быть, она сказала «сосиски»… А что, вдруг тут есть сосиски? Пожалуйста, пусть тут будут сосиски!

– Твои сиськи, дай мне на них позырить, – сказала она с каменным лицом, глядя прямо мне в глаза.

И вот будь вы на моем месте, что бы вы сказали? Да пошла ты? Ни за что? Ты, чокнутая, оставь меня в покое? Однако я была напугана до ужаса и пересмотрела на своем веку достаточно фильмов, чтобы понимать, что тюремные драки – явление такое же частое, как грязь, и не собиралась позволять надрать себе задницу в первый же день в тюрьме.

– Ты это серьезно или нет? – нервно уточнила я.

– Похоже, что я это серьезно? – спросила она с самым серьезным видом.

– Ладно, это что, такое правило? Это что, здесь все делают? Это типа посвящение или еще что? Мне как-то не хочется в банду. Я просто…

– Давай, леди, сиськи покажь. Скока раз еще говорить!

Руки у меня тряслись, когда я ухватилась за нижний край блузы и задрала ее. Постояла с обнаженной грудью около трех секунд, потом одернула рубаху. Снова устроилась на матрасе, ожидая дальнейших распоряжений, но соседка не сказала ни слова. Только продолжала чистить апельсин. Я сидела молча, пытаясь найти на ее лице хоть какие-то подсказки насчет того, что здесь происходит, но оно оставалось каменно-спокойным. Соседка смотрела на меня как на телевизор, без всякого выражения. Она покончила со своим апельсином, толкнула подносы по полу обратно к двери и еще с минуту продолжала глядеть на меня. Я улыбнулась, потому что не представляла, что еще можно сделать.

– Завтрак в шесть, скажешь мне, будешь жрать или нет.

Она натянула одеяло на голову и снова улеглась на матрац.

Я сидела в тишине, снова глядя на очертания ее тела под одеялом. Что, теперь так и будет? Я здесь всего три часа, а уже успела остаться без еды и посветить сиськами. Абстиненция только начиналась, и я все еще не получила разрешения позвонить. Оказалась заперта в камере два с половиной на три метра с лесбиянкой-зверенышем, и никто так и не рассказал мне, в чем конкретно меня обвиняют, когда выпустят или что будет дальше. Слезы покатились по щекам, когда эта неопределенность начала подавлять меня. Чувства одиночества и растерянности снедали меня, и я понимала, что лучше бы отрастить шкуру потолще, да сделать это побыстрее. Впереди меня ждало немало странных, некомфортных, пугающих ситуаций, и это было только начало.

2

Когда теплое солнышко обволокло меня своими согревающими лучами, я еще глубже зарылась пальцами ног в мелкий сыпучий песочек. Закрыла глаза и глубоко вдохнула солоноватый океанский воздух, слыша, как волны плещутся о берег. Я слушала, как они шипели и отбегали, потом возвращались снова, чтобы поприветствовать песок любовным объятием. Это было мое счастливое место. Я никогда не пользовалась своим преимуществом – тем, что жила всего в пяти минутах от этого рая. Всегда была либо «слишком занята», либо «слишком устала». Надо будет завести привычку проводить здесь больше времени; ведь это единственное место, где я чувствую умиротворение.

Когда я снова наполнила легкие теплым океанским воздухом, этот момент безмятежности был внезапно прерван громким «бамс! ». Мои глаза распахнулись, я попыталась определить источник звука, но ничего не увидела, кроме сверкающего песка, воды и ярко-голубых небес. Наверное, кто-то вдалеке захлопнул багажник машины, подумала я, снова закрывая глаза, и потянулась за горстью песка. Второе «бамс! » было оглушительным.

* * *

Меня подбросило, как пружиной, я распахнула глаза и поняла, что никакого пляжа нет и в помине. Осознание, где я нахожусь, сильно ударило по мне. Я была в холодной, темной тюремной камере. Я – заключенная. Волна стыда, смущения и вины поднялась из глубин моего существа и поглотила меня. Казалось, что вокруг тела обернулась анаконда, и с каждым проходящим мгновением она сжимала свои кольца все туже и туже.