Вождь чернокожих - Алексей Птица

Услышав недвусмысленный приказ, говоривший о том, что мои дни сочтены, я сделал длинный прыжок и с размаху опустил свою дубину на бестолковую голову гостя.

Его голова и моя дубина треснули одновременно, но он потерял свою голову, а я… я, всего лишь, дубину! Отшвырнув её в сторону одного из воинов, я выхватил из волосяной петли свой, любовно очищенный и заострённый хопеш, и ударил им толстого.

Удар пришёлся на грудную клетку, проломив её и попутно сломав правую руку, которой он прикрывался. Ближайший воин ткнул меня своим длинным копьём, намереваясь проткнуть насквозь, но щит не подвёл, и оно застряло в нём.

Это стоило ему жизни. Выдернув из щита довольно неплохое копьё, я взял его в руку, а щит перекинул за спину и дал дёру, вслед за своими тремя воинами, которые сбежали, как только я прыгнул на вождей отряда. Манёвр отступления был проделан правильно, и никто не свалился в ловчую яму, за исключением меня, но я успел впопыхах её не «спалить», удержавшись на самом краю замаскированной ловушки.

В яму я чуть не свалился из-за того, что совершал манёвр уклонения от стрел, которые все летели ко мне, игнорируя моих сбежавших ранее воинов. Оглянувшись, я увидел, что все воины вражеского отряда, бросив стрелять из луков, ринулись за нами в погоню и вскоре были по заслугам вознаграждены.

В две ловчие ямы свалилось пятеро из них, и их крики, наполненные болью, разнеслись далеко вокруг, а потом битва закипела с новой силой. Вокруг меня засвистели стрелы, но уже в обратную сторону, их жертвой стало ещё пять врагов, с различной степенью тяжести ранений.

В итоге, к нашему строю, ощетинившемуся копьями и щитами, добежало только десять, остальные либо выли из ям, либо выли на земле, корчась от боли, доставляемой воткнутыми стрелами.

Но преимущества мы, всё же, не смогли получить. Нас было семь, их десять. У нас были щиты, у них хорошие копья и топоры. Они были больше по телосложению, мы были хлипче, но зато тренированные, и это был паритет, но мы и так сделали всё, что могли.

– Потому что мы БАНДА, – закричал я.

– Ваалон, – закричали остальные, и мы сцепились во встречной атаке.

Отбив щитом копьё, я всадил своё в грудь нападающего воина. Не став его вытаскивать, выхватил хопеш и раздробил голову другому. Отбил ещё одно копьё и проломил грудную клетку третьему воину.

Следующим оказался предводитель отряда, мощный и уже немолодой негр, с жестокими чёрными глазами и налитыми кровью белками глаз. Швырнув копьё, которое пробило мой щит насквозь и застряло в нём, он выхватил боевой топор и бросился на меня, осыпая ударами мой щит, который я был вынужден отбросить.

– Банда, – орал он, поставив меня в тупик. А что же тогда должен был орать я?

– Хурра, – завопил я и, в свою очередь, стал бить его. Воздух тяжело свистел от проносившихся мимо нас ударов топором и хопешем. Мы оба танцевали замысловатый танец смерти, пытаясь угадать движение соперника и, предвосхищая его, нанести удар, который мог оказаться решающим.

Все остальные замерли, бросив сражаться между собой и наблюдая, чем закончится наша битва и, соответственно, чья это будет победа. Я не обольщался: пропустив удар, я буду повержен, и меня тут же добьют, а потом торжественно съедят.

Эта последняя мысль неожиданно придала мне дополнительных сил и ненависти к врагу, позволяя убыстрить движения. Немолодой воин уже не успевал за мной, несмотря на своё мощное телосложение, и пропустил первый удар.

Мой хопеш впился ему в левое плечо, раздробив его. Покачнувшись назад, воин застыл и обломок белой кости, прорвав кожу и мясо, вызвал целый поток кровотечения, но жалеть врага мне было некогда, и я нанёс следующий удар по его грудной клетке.

От удара, пробившего грудь, могучий воин покачнулся и упал на спину, громко хрипя пузырьками крови, выступившими на его губах.

– Хрррргрр, – завопили мои воины и бросились на неудачников, а те, побросав мешавшее им оружие, стали убегать с поля боя, оставляя своих раненых товарищей, но умудрились подхватить ещё живого толстяка и утащить его с собой.

Из всего отряда нападающих осталось пять выживших воинов, с вождём, посмевшим обвинить меня в чёрной лжи.

– «Да отсохнет его лживый чёрный язык, этого сына скунса и пустынного скорпиона. Да будет вечно мучиться в саванне его чёрная душа», – проорал я и приступил к осмотру трофеев, выпавших из бежавших воинов.

Трофеи были, несомненно, богатые, и составляли двадцать неплохих копий. Одно очень хорошее, которое я забрал у трупа убитого мною вождя и оставил себе. Боевой топор предводителя воинов, который я тоже оставил себе, штук десять луков, вместе с колчанами стрел для них.

Боевые ножи, два из которых я также забрал, полотняная накидка второго вождя, из которой я собирался сшить шорты и трусы, и ещё материя. Походная утварь, вроде котелков, огнива, кресала с трутом и нескольких неплохих кожаных поясов, с ременными петлями для оружия.

Выбрав самый приличный пояс, я нацепил его и развесил на нем оружие. Справа я поместил мой верный хопеш, слева – приобретённый боевой топор.

На грудь я повесил перевязь с ножами, которые условно можно было назвать метательными, они были абсолютно вычурной формы, с тремя разнонаправленными изогнутыми лезвиями, сзади висел мачете. В руках у меня были щит и копьё, крокодилий череп я надевать не стал.

Всех тяжелораненых врагов мы стащили к реке и, выманив пару крокодилов на эту наживку, тут же их убили. Остальные трупы мы также закинули в жёлтые воды реки.

Были ещё и пленные, целых семь человек, каждый из которых был ранен. Но людей у меня было мало, и я надеялся перевоспитать этих, а то работать на полях некому. Рабов у меня не было, так что сгодятся и эти, вдруг им понравится у нас жить.

Незаметно к нам пристроился и наш пропавший лазутчик, которого я увидел уже непосредственно перед деревней. Послушав его лживое лепетание о том, что он сбил в кровь все ноги, пытаясь нас догнать, я выбил из его рук копьё, а потом провёл над ним экзекуцию. Двое других воинов держали его за ноги, подняв их на уровень моих глаз. Внимательно рассмотрев их, я понял, что негр врёт, как я с самого начала и думал. И на его ногах, кроме старых мозолей, похожих на дубовую кору, больше ничего и не было.