S-T-I-K-S. Цепные псы - Арт Богданов

– А как же это? – Артём потрогал свой крылатый обруч.

– Его снимут с вас, как только внутренний отдел сочтёт вас благонадёжными. Вам нужно уяснить, что в этом мире важна надёжность человека, как личности и как воина. Тогда у вас появится возможность продвинуться вверх по служебной лестнице и получить соответствующие привилегии. Самые достойные из нас, старожилов, часто бывают во внешнем мире. Но что бы заслужить такую честь, нужно пролить немало крови за наше дело. Я носил браслет доверия, как у нас называют эти штуки, два года. И только от вас зависит, когда вас припишут к благонадёжным. И мой вам совет, отнеситесь серьёзно к вашей службе. Сейчас вы не в состоянии понять, что вам повезло, но со временем все вокруг станет привычным. И вы поймёте, что здесь и есть настоящая жизнь для настоящих мужчин. За много лет я повидал много новобранцев, но с вами мы сработаемся. Я это нутром чую.

С этими словами Чёрный достал трубку коммуникатора и вызвал некоего Прохора.

– Ещё одно, – добавил капитан, пока Прохор не ввалился в кабинет. – Ваше прошлое это ваше личное дело. Ребятам из отряда скажете только то, что сочтёте необходимым. Они будут судить вас, какими вы есть, а не кем вы были. Ваш авторитет начинается с порога этого кабинета. Удачи!

С последними словами капитана раздался короткий стук в дверь и на пороге появился невысокий мужичок лет шестидесяти с лукавым выражением лица. Пышные усы под носом картошкой и прищур серых глаз придавали ему плутоватый вид.

– Разрешите, товарищ капитан, – Прохор говорил с ярко выраженным западно-украинским акцентом. – Вызывали?

– Вызывал, Прохор, вызывал, – откликнулся Чёрный. – Вот пополнение прибыло, с Большой Земли. Прошу любить и жаловать. Проводи ребят в их апартаменты и заодно обрисуешь обстановку. У них наверняка тьма вопросов. В общем, не мне тебя учить детей строгать.

– Будет сделано, ваше благородие, – с ухмылкой козырнул Прохор. – Пошли, ребята. И не переживайте так. Не вы первые, не вы последние.

Когда за их группой закрылась дверь, оказалось, что вокруг них собралось с десяток бойцов. Артёму кто-то всунул в руки эмалевую кружку.

– Держи, браток, поможет собраться, – произнёс незнакомый старлей с понимающим взглядом.

От кружки исходил запах самогона. Такие же кружки он заметил у своих товарищей. Артём зажмурился и влил в себя стопку жгучей жидкости. Жар рванулся по жилам, растапливая ледяной комок где-то в районе живота. Раньше Тропов его и не замечал. Приятное тепло ударило в голову, снимая напряжение.

– Ладно, ребятки, пошли, покажу ваши апартаменты, а заодно погутарим о житье-бытье. У вас, наверное, от вопросов языки чешутся.

Погутарить не получилось, потому как за их спинами хлопнули с железным лязгом массивные двери карантинного карцера. За каждым – своя дверь узкой камеры. Зачем все это, непонятно.

Да и разбираться нет никакого желания. Голова гудела растревоженным ульем пчёл и тошнило, как на каком-то там месяце беременности. Хотя беременный капитан ВДВ – та ещё хохма. Артём упал на откидную койку камеры, не задумываясь о странностях. Утро вечера мудренее. Даже если хрен поймёшь, где тут утро, а где вечер.

Глава 3

Разбудил Артёма железный лязг окошка на двери. Стандартная камера, стандартные порядки, хоть многое и выбивалось из понятия «нормально». Например, завтрак. Поднос уставлен парой тарелок и пиал с салатами. Хоть и не деликатесы, но на питании тут не экономили. Мясо, каша, салаты, чёрный кофе, колбаса, сыр. Даже чекушка коньяка стояла на подносе. Прямо Новый год какой-то. Будто последний завтрак расстрельника, а не обычного заключённого. Смущала лишь маленькая пластиковая бутылочка из-под сока с мутной жидкостью.

– Это что за хрень? – спросил он, игнорируя остальные блюда.

– Голова болит? – хмыкнул Прохор. – Это местное лекарство. На основе самогона. Сам готовил. Ну ты жук, – снова хмыкнул Прохор, глядя в полные скепсиса глаза капитана.

Он споро открутил крышку и сделал полноценный глоток. Лихо ухнул, скривился и занюхал все это дело кусочком огурца с тарелки Артёма.

– Гадость! Уже семь лет прошло, а все никак не привыкну.

– Ты семь лет тут? – удивился Артём, борясь с приступами голода и позывами рвоты.

– Что, тошнит, болезный? – улыбнулся старшина. – Ты живчик выпей, полегчает.

– Живчик?

– Местное название этой дряни. Наши яйцеболваны зовут его так, что хрен выговоришь, не сломав язык об задницу, но местные в такие дебри не вникают и все зовут своими именами. Так что и мы, народ простой, больше у них лексикон перехватываем, чем своих задротов в очках слушаем. Те при слове «топтун» морды кривят так, что очки на брови залезают. Зато любят за чашкой кофе покидаться умными фразами, типа: «Э-16 не подвержен энтропии кластеров энергопитания», – Прохор на последней фразе, кривляясь, сорвался на фальцет, изображая нечто среднее между мартышкой Крылова и проституткой с окружной.

– Местные? Топтун? Ты о чем? – Артём насторожился.

– Всему свое время, солдатик. Ты только пей эту дрянь регулярно, но не много. Глоток раз в два-три часа. Не больше. Обо всем остальном узнаешь после карантина, – поморщился Прохор.

– И долго мне тут сидеть?

– Что, надоело? Не боись. Через три дня покинешь это уютное гнёздышко. Зуб даю.

Что-то в интонациях Прохора настораживало. Нотка печали и некой тоски. Не все тут гладко. Артём за годы службы многое повидал. Сотни и тысячи призывников, оторванных от привычной жизни и силой втиснутых в рамки устава и приказов, заставляют учиться бытовой психологии. Ведь любой имбецил, оторванный от юбки матери, решивший повеситься в сортире назло дембелям или «шакалам», которые не уважают его «внутренний мир и врождённый индивидуализм» – это огромная проблема для тех же сержантов и «шакалов». А уж про игры с оружием среди любителей шутеров и прочей ереси можно говорить часами. Все это тренирует внутренний компас настроения собеседника. Да что там говорить, Артём сам сорвался и попал за решётку только потому, что не прочёл, не понял, не принял. За дело попал, но ни о чем не сожалел.

Мужик не тот, кто яйца носит, а тот, кто поступает как должно. Невзирая на последствия, ранги и чины.