Сто лет и чемодан денег в придачу - Юнас Юнассон

Вид все это имело обжитой, и Бенни медленно подъехал на «мерседесе» к дому. Тут в дверях показалась женщина младшего среднего возраста, с огненно-рыжими взъерошенными волосами и в еще более огненного цвета спортивном костюме, с овчаркой, идущей у ноги.

Компания вылезла из «мерседеса» и двинулась навстречу. Юлиус покосился на собаку, но стремления напасть та не выказывала. Наоборот, смотрела на гостей с любопытством и почти дружелюбно.

Так что Юлиус рискнул отвести от нее взгляд и повернуться к женщине. Он вежливо пожелал ей доброго вечера и изложил всеобщее пожелание относительно ночлега и, возможно, чуточки еды.

Женщина окинула взором всю честную компанию: один совсем старик, другой почти совсем, а третий… третий, надо признать, ничего мужик! И возраст подходящий. И конский хвост! Она улыбнулась, и Юлиус решил уже, что сейчас им дадут добро, но рыжая сказала:

– Тут вам, черт побери, не гостиница!

Ай-яй-яй, подумал Аллан. Ему ужасно хотелось поесть и прилечь. Жизнь оказалась делом страшно изнурительным – теперь, когда он решился наконец прожить еще один ее кусочек. Что ни говори про интернатское существование, но там, по крайней мере, мышцы не болели, словно после тренировок.

Юлиус, который тоже выглядел обескураженным, сказал, что он и его друзья заблудились и устали и что они, конечно же, готовы заплатить, если их пустят переночевать. Без еды, в крайнем случае, можно и обойтись.

– По тыще крон за каждого, если только позволите нам где-нибудь приткнуться, – с места в карьер предложил он.

– По тыще? – переспросила женщина. – Удираете, что ли?

Юлиус ушел от ответа на этот прицельный вопрос и снова пустился в рассуждения, что едут они уже долго и что сам он, может, как-нибудь и обошелся бы, но Аллан как-никак в годах.

– Мне вчера сто лет стукнуло, – жалобным голосом вставил Аллан.

– Сто лет? – почти испуганно переспросила женщина. – Ух ты дьявол!

Тут она замолчала, словно призадумавшись.

– Ладно, дьявол с вами, – сказала она наконец. – Можете оставаться. Только чтоб ни про какие тыщи крон я больше не слышала. Сказано же – тут вам, черт побери, не гостиница!

Бенни воззрился на нее в восхищении. Он еще не встречал женщины, способной за такое короткое время столько раз выругаться. На его слух, это звучало пленительно.

– Моя прекрасная, – сказал он, – можно погладить собачку?

– Моя прекрасная? – переспросила женщина. – Совсем слепой, что ли? Да гладь, гладь, дьявол с тобой. Бастер добрый. Занимайте комнаты на втором этаже, каждому по комнате, места там навалом. Белье чистое, но осторожнее, там на полу крысиный яд. Ужин будет через час.

И женщина направилась впереди троих гостей в сторону хлева, сопровождаемая Бастером, преданно шагающим у правой ноги. Бенни окликнул ее и спросил, есть ли у прекрасной имя. Та ответила, не оборачиваясь, что звать ее Гунилла, но что «прекрасная» тоже звучит, так что «можешь продолжать в том же духе, дьявол с тобой». Бенни пообещал.

– Мне кажется, я влюбился, – сказал он.

– А я точно знаю, что устал, – сказал Аллан.

В этот миг из хлева донесся низкий рев, заставивший даже до смерти уставшего Аллана вытаращить глаза. Голос явно принадлежал очень крупному животному, которого, возможно, мучали.

– Чего орать-то так, Соня, – сказала Прекрасная. – Иду я уже, черт тебя дери!

Глава 7

1929–1939

Юксхюльтский хутор являл собой зрелище нерадостное. За годы, пока Аллан находился на попечении профессора Лундборга, участок зарос лесом. Ветер посрывал с крыши черепицу, и она валялась вокруг, нужник по какой-то причине завалился набок, а одно из кухонных окон стояло нараспашку, так что створки хлопали на ветру.

Так что Аллан справил малую нужду у крыльца. Потом вошел и уселся на своей пыльной кухне. Окно закрывать не стал. Хотелось есть, но он подавил порыв заглянуть в кладовку и проверить, что там осталось. Было ясно, что особой радости это знание ему не доставит.

Он тут родился и вырос, но никогда в жизни не чувствовал себя таким бесприютным, как теперь. Не пора ли оборвать эту последнюю нить и уйти отсюда? Да, решено.

Аллан отыскал свои динамитные шашки и сделал необходимые приготовления, прежде чем погрузить на велосипедную тележку все, что имел ценного. И в июньских сумерках отправился прочь из Юксхюльта, прочь из Флена. Ровно тридцать минут спустя сдетонировал заряд динамита. Изба взлетела на воздух, и у коровы ближайшего соседа снова случился выкидыш.

Спустя еще час Аллан уже сидел в полицейском участке во Флене и ужинал, внимая ругани полицмейстера Крука. Полиция Флена только что обзавелась машиной и довольно быстро смогла поймать человека, только что разнесшего в щепки собственный дом.

В этот раз статья обвинения была более очевидной.

– Причинение разрушений общеопасным способом, – провозгласил полицмейстер Крук.

– Вы не могли бы мне передать хлеб? – попросил Аллан.

Нет, полицмейстер Крук этого не мог. И на чем свет костерил беднягу-стажера, который по слабости характера пошел навстречу желанию нарушителя поужинать. Тем временем Аллан все доел и дал себя препроводить в ту же самую камеру, что и в прошлый раз.

– Тут у вас свежая газетка нигде не завалялась? – поинтересовался Аллан. – В смысле на ночь почитать.

В ответ полицмейстер Крук выключил свет и захлопнул дверь. А на другое утро первым делом позвонил «в тот сумасшедший дом» в Упсалу: пусть приезжают и забирают этого Аллана Карлсона.

Но сотрудник Бернхарда Лундборга и слушать не стал. Карлсон уже обработан, теперь им надо других холостить и изучать. Знал бы господин полицмейстер, от какого только народа не приходится спасать нацию: тут тебе и евреи, и цыгане, и негры, и полунегры, и умственно неполноценные, и много какие еще. Если господин Карлсон взорвал свое жилье, это еще не основание для новой поездки в Упсалу. И вообще, не кажется ли господину полицмейстеру, что с собственным домом человек волен поступать, как ему вздумается? Мы ведь в свободной стране.

В конце концов полицмейстер Крук положил трубку. Толку от этих городских все одно не добьешься. И пожалел, что не дал Карлсону покинуть окрестности накануне вечером, как тот и собирался. Так и получилось, что утром после успешных переговоров Аллан Карлсон снова уселся на свой велосипед с прицепом. В дорогу ему был выдан сухой паек на трое суток и пара одеял на случай холодов. На прощание он помахал полицмейстеру Круку, не ставшему махать в ответ, и устремился, крутя педали, на север, потому что эта сторона света, на взгляд Аллана Карлсона, ничем не хуже трех остальных.