Укрощение зверя - Василий Головачев

Сначала охрана не хотела пускать в театр молодых людей, но после объяснений Бусова, что он просто хотел бы «подышать воздухом оперы», им милостиво разрешили заглянуть в зал, чьи стены слышали всех знаменитых мастеров вокала на протяжении двух веков.

– Не хочешь спеть? – предложил Валерий, когда они подошли к оркестровой яме перед сценой. – Проверить акустику, так сказать.

– Зачем? – смутился Максим. – Здесь великолепная акустика, я знаю.

– Как хочешь, – пожал плечами Валерий. – Надеюсь, ты меня пригласишь на концерт?

– Не на концерт… я буду петь в опере…

– Не все ли равно, где петь?

– Конечно, не все равно.

Валерий глянул на сдвинувшиеся брови Бусова, засмеялся.

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Конечно, в оперу не пригласят кого попало. Во всяком случае, наша попса здесь не поет.

К вечеру, исколесив центр Москвы, Максим осоловел и с трудом добрался до квартиры Валерия. Более привычный к таким походам Валерий, видя состояние приятеля, отправил его в ванную, а сам заварил чай. Однако, искупавшись и выбравшись в халате на кухню, Максим обнаружил там кроме хозяина еще двух гостей, Георгия и пожилого с виду мужчину ненамного старше самого Георгия. Впрочем, первое впечатление оказалось ложным. Впоследствии выяснилось, что спутнику Витязя по имени Иннокентий, которого он называл потворником, исполнилось сто пятьдесят лет.

– Ну, вы тут посидите, – сказал Валерий, поднимаясь со стула, – чайку попейте, а я пойду искупаюсь.

– Вы хотите поговорить со мной? – догадался Максим, с трудом удерживаясь от зевка; он расслабился после ванной и хотел спать.

Георгий посмотрел на спутника.

– Он не в тонусе.

Иннокентий усмехнулся, заглянул в глаза Бусова.

– Сейчас мы ему тонус поднимем.

В голове прошумел морозный ветерок, и Максим с удивлением почувствовал прилив сил. Голова прояснилась. Сон отступил. Кровь побежала по жилам энергичней.

– Что вы… сделали? ! – прошептал Максим.

– Сняли морок, – серьезно ответил Иннокентий. – Спать хочешь?

– Н-нет! Кто… вы?

Иннокентий покосился на Георгия.

– Он летописец Рода, – сказал Витязь. – Тот, кто знает истинную историю славянства, Рода русского и вообще человечества. Зимой мы с ним кое-что рассказали тебе, приоткрыли завесу тайны, сегодня, накануне Купалы, хотелось бы дать тебе еще часть знания.

– Зачем?

Гости переглянулись.

– Хороший вопрос, – проговорил Иннокентий, глядя на Бусова с легкой озабоченностью. – Не ошиблись ли вы, ратники, с избранником?

Максим покраснел, осознав, что своим дурацким вопросом породил в душе потворника-летописца тень сомнения.

– Не ошибается только лежачий камень, – философски откликнулся Георгий. – Хотя я уверен, что мы не ошиблись. Просто он еще молод и полон уверенности, что живет правильно.

– Может быть, свозить его в Калугу, на празднование Купалы? Он многое бы взял, да и очистился бы здраво.

– Предложи.

– Поедешь? – спросил Иннокентий, продолжая изучать Максима прищуренными светло-серыми глазами.

– Почему в Калугу? – пробормотал Максим.

– Потому что это место ближе всего к Москве. Празднование проводит Союз славянских общин, на капище Гамаюнщина под Калугой, завтра вечером, со среды на четверг.

– Мне это необходимо?

– Кто знает? Нам кажется – да.

– Что это за праздник в будний день? – Максим уловил усмешку в глазах Иннокентия, заторопился: – То есть я слышал про Ивана Купалу, конечно, но не очень интересовался…

– Потому что люди не знают ни своих корней, ни традиций. Морочение народа достигло максимума. Большинство не знает подлинной истории отечества, ты не исключение. А празднование Купалы в ночь летнего солнцеворота ведется не один век и не одно тысячелетие. Это один из древнейших священных дней годового Коло, когда Солнце входит в полную силу, когда юноша Ярило становится мудрым мужем Даждьбогом. Только имя Иван присоединили к Купале уже в христианские времена, когда церковные люди приурочили к нашему светлому празднику свой – день Иоанна Крестителя.

– Я не знал…

– Большинство твоих сверстников в таком же положении. Но ты изъявил желание поглубже узнать истинную Славянскую летопись, поэтому я пришел поговорить с тобой перед тем, как ты начнешь учиться видеть Правду.

Максим перевел взгляд на Георгия.

– Мне обещали… научить петь «всем телом»…

– Так и будет, – кивнул Витязь. – Но перед тем, как начать изучение благозвучия, ты должен узнать Гамаюновы песни, пробуждающие людей ото сна.

– Какого сна?

– В нашу лютую эпоху, – усмехнулся Иннокентий, – миром правит владыка снов Сивый Мориан, он же Морок, слуга Чернобога. Люди живут выдуманной им жизнью.

– Откуда вы знаете?

– Мы – хранители Традиции, иногда еще добавляют – Северной, имея в виду, что русский Род селился на Севере задолго до того, как родились южные роды славянства, в том числе Киевская Русь. Но об этом мы еще поговорим, дадим почитать нужную литературу. Мы же являемся посредниками, несущими свет знания во тьму невежества.

– Светлые… – пробормотал Максим, не удержавшись от иронии.

Иннокентий и Георгий посмотрели на него с одинаковым чувством гордого превосходства и терпеливого смирения одновременно.

– Мы их посланники. Истинно Светлые не живут в больших городах, где власть Морока сильна, они не выступают по телевидению и не выходят к митингующим толпам. Да и начни они говорить, толпа их не услышит, зазомбированная слугами Морока, а идеологи толпы суть его слуги, они легко вывернут их слова наизнанку. Но они есть и они служат Роду, поддерживая традиции и не рядясь в псевдостаринные одежды. Ты готов их выслушать?

– Я… не знаю… – тихо произнес Максим. – Вы рассказывали о Мороке… о русских богах… но в школе нас учили другому… к тому же я некрещеный и не верю в… богов.

– Вера – не знание, ее легко поколебать. А то, что ты некрещеный, это не беда. Христианская религия базируется на ложных постулатах, которые вдалбливались в головы людей на протяжении двух тысяч лет, поэтому с ними трудно бороться.

– Почему ложные? – поднял взгляд Максим.

– Потому что лукавый христианский бог проповедовал учение, ведущее падших к дальнейшему их падению, якобы «для их спасения». Может, вспомнишь библейское: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься? Разве из этого постулата не следует прямое «грешите ради спасения»?