Бой не вечен - Василий Головачев

– У него пушка, наверно… – пробормотал один из них.

– Да нету у него ничего, – буркнул второй с сомнением, – на понт берет, гад.

– А ты проверь, – посоветовал Панкрат, оттопыривая пальцем карман таким образом, чтобы казалось, будто там действительно спрятан пистолет.

Мужики потеряли желание сопротивляться, начали отступать, бросая косые взгляды по сторонам.

– Стоять! – приказал Панкрат. – Я ведь не шутил насчет милиции. Сейчас вы скажете свои имена, фамилии, адреса, пообещаете пойти в органы, чистосердечно рассказать о своем хобби, и я вас отпущу.

– Ты что, земеля? – опешил самый старший из четверки. – Нам же по три года светит за это дело!

– А когда вы сюда шли, о чем думали? Одни идиоты крадут провода с высоковольтных линий электропередачи, другие курочат памятники… Фамилии!

– Да я его щас успокою, и ничего он мне не сделает! – бросился на Панкрата самый молодой «коллекционер» бронзы и отлетел назад от мощного удара ногой, врезался спиной в гранитную плиту, затих.

Грабители замерли.

– Фамилии, адреса, – ровным голосом повторил Панкрат.

– Степашин… Андрей Семенович, – хмуро проговорил старший. – Я в Борисоглебской слободе живу, дом пятнадцать.

– Ты? – перевел взгляд Воробьев на его соседа.

– Чубаров Петр, – буркнул тот. – Рядом с ним живу, дом одиннадцать.

– Селезнев Шура, – торопливо добавил третий. – Я не тутошний, из Беклемишева…

– А этого смельчака как зовут?

– Марбек, фамилию не знаем, из переселенцев они.

– Чья идея – собирать цветной лом на кладбище?

– Его, Марбека…

– Мало я ему дал. Забирайте инструмент и мотайте отсюда. Еще раз попадетесь – век не забудете!

– А как же… в милицию?

Панкрат посмотрел на серое изможденное лицо старшего «старателя», усмехнулся.

– Я сегодня добрый, отпускаю. Завтра придете и восстановите здесь все, как было. Понятно?

Мужики обрадованно закивали головами.

– Сделаем в лучшем виде…

– Не сумлевайтесь…

– А кто ты все ж таки будешь? – не удержался от вопроса Степашин. – Вроде как и не мент.

– Спецслужба по охране памятников старины, – веско сказал Панкрат.

– Ага… ну, мы тады пошли…

Мужики быстро засобирались, привели в чувство подельника и прыснули в кусты, направляясь к озеру. Видимо, там у них были привязаны лодки.

– Чтобы завтра было все как прежде, – бросил им вдогонку Панкрат. – Я проверю.

Постояв с минуту у раскуроченной плиты, он посчитал обезображенные надгробия – мародеры успели срубить таблички на шести могилах – и двинулся к машине, ощущая спиной чей-то внимательный взгляд. Ощущение взгляда сопровождало его и раньше, еще когда он только собирался пройти на кладбище, теперь же оно стало более острым, хотя спрятаться наблюдателю здесь было особенно негде, несмотря на сгущавшиеся сумерки. А когда Панкрат вышел к джипу, ему сразу стала понятна причина его ощущений.

Неподалеку от «Судзуки» стоял новенький фиолетовый «Ламборгини», похожий на диковинный летательный аппарат, возле которого неторопливо прохаживался… директор рыбзавода «Анчоус» Валентин Асламов собственной персоной!

– Добрый вечер, Панкрат Кондратович, – сказал он естественным тоном, будто встретил своего подчиненного в коридоре заводоуправления, а не у кладбища. – Что это вас потянуло в столь мрачные места?

– Да и вы, гляжу, тоже любитель… – парировал Панкрат, с любопытством разглядывая машину шефа, в кабине которой никого не было. Асламов приехал один, без телохранителя.

Видимо, мысль Воробьева как-то отразилась на его лице, потому что директор улыбнулся и сказал:

– Я редко беру с собой телохранителей. Об этом я и хотел с вами поговорить. Пройдемся?

Панкрат вспомнил об инциденте с мародерами, качнул головой.

– Давайте лучше посидим в кабине вашего монстра, если не возражаете. Я такую штуковину вижу вблизи впервые.

Асламов блеснул умными цепкими глазами.

– Боитесь, что я увижу ваших крестников?

Панкрат понял, что директор знает или видел его стычку с грабителями могил.

– Кстати, почему вы их отпустили? – продолжал Асламов, залезая в кабину «Ламборгини» со стороны пассажира.

Панкрат сел на место водителя, и тотчас же приборная панель машины осветилась, сам собой завелся двигатель, над шкалой спидометра загорелось табло: «Готов к работе». Включился подогрев сидений: снаружи становилось холодно, и компьютер машины заботился о комфорте седоков.

– Классный сервис! Сколько же этот аппарат стоит?

– Мне его подарили, – отозвался Асламов. – Дорогая машина. Вы не ответили на вопрос, Панкрат Кондратович.

– Мужик умен, да мир дурак, – вспомнил пословицу Воробьев. – Эти бедолаги, похоже, дошли до последней степени нищеты. Цветной лом – их последняя надежда заработать копейку.

– Но не таким же варварским путем!

– Разумеется, – буркнул Панкрат, жалея, что связался с грабителями, и в то же время не считая себя виноватым.

– Вам не кажется, что вы обманули закон? – продолжал допытываться Асламов. – Я понимаю, люди действительно доведены до отчаяния, их права не защищены, постоянно попираются бандитами и чиновниками, однако преступление ведь остается преступлением, и за него надо отвечать.

– Тогда надо начинать наказывать сверху, а то у нас права человека определяются по рангу. На первом месте депутаты – их священное право за казенный счет получать квартиры и ездить по Европам. На втором – так называемые правозащитники, их право – за казенный же счет защищать убийц и подонков. На третьем месте сами убийцы, имеющие священное право на жизнь. А дальше толпой идут остальные граждане, такие, как отпущенные мной мужички. У них тоже есть право – покорно ждать, пока о них побеспокоится государство. – Панкрат подумал. – Или киллер.

Асламов некоторое время изучал профиль собеседника задумчивым взглядом, затем проговорил доброжелательно:

– Знаете, Панкрат Кондратович, вы мне определенно нравитесь. Несмотря на то, что в досье, которое у меня имеется, полно компромата на вас. Оказывается, вы очень и очень решительный и опасный человек.

– Если меня не трогать, я ангел, – пробормотал Панкрат, испытывая неприятное чувство незащищенности. – Откуда у вас на меня досье?

– Это неважно. Из него, несмотря на вашу прошлую деятельность, я сделал вывод, что вы человек чести. Да и ваше поведение указывает на это. Вы мне подходите.