Посланник - Василий Головачев

В сумке за плечом шевельнулся «дипломат». Вернее, так показалось Никите. Все же транскоф реагировал на его состояние, и он это чувствовал. Плечо со звездой Вести покрылось пупырышками, словно от холода. И оно в свою очередь реагировало на мысли и эмоции хозяина, на состояние его психики, и снова Сухову почудилось, будто стоит он у крутого обрыва в глубокую пропасть. Еще один шаг – и откроется дно ада… или истина!

– Рано! – сказал сам себе Никита, покрываясь испариной. – Погоди чуток. Вот найдешь Ксению…

Квартира художницы была заперта, на звонки никто не отвечал, но Cухов нажимал кнопку звонка до тех пор, пока не щелкнул замок соседской квартиры и на пороге не возникла сухонькая старушка. Никита знал ее, старушку звали Анна Павловна, шел ей восемьдесят пятый год, но бодрости ее могли бы позавидовать и молодые.

– Добрый день, – поздоровался Никита, хотел было добавить «Анна Павловна», но вовремя прикусил язык: вряд ли соседка узнает его в этом обличье. – Вы не знаете, где Ксения… э-э… Константиновна? На работе ее нет, дома тоже.

– А уехала она, мил человек, – певуче ответила старушка. – Приезжали к ней какие-то хлопцы, суровые больно, а глаза у них нехорошие такие. Я как раз от мусор выносила, а они идут. И молчат все. Только когда выходили они, Ксения вроде бы всплакнула…

– Когда? ! – Никита внезапно охрип. – Когда они приходили?

– Да с месяц назад, мил человек. А вы кто ей будете? Где-то я вас видела.

Глазастая бабуля, подумал Сухов, а в голове вертелась одна фраза: «Здесь была «свита Сатаны»… здесь была «свита Сатаны»…»

– Она ничего вам не сказала, не передавала?

– Ничего, сынок, только поглядела так искоса, сквозь слезы… а может, то и не слезы были, я ведь подслеповата чуток. Только главный из их компании, с тебя ростом, но посолиднее, пробурчал что-то. Мне послышалось: «Никуда не денется…»

У Никиты, наверное, заметно изменилось лицо, потому что старушка заволновалась, всплеснула руками:

– Ай случилось что с нашей Ксеньюшкой?

– Не знаю, – прохрипел Сухов непослушными губами. – Ключ… у вас есть ключ от ее квартиры?

– Да откуда ж, мил человек? Ксения – девушка самостоятельная, строгая, живность не держит, а стало быть, и присматривать не за кем, случись отлучка. А вы кто ей будете, ежели не секрет?

– Родственник… брат двоюродный, – сказал Никита первое, что пришло в голову. Опомнился. – Извините, что побеспокоил. – Повернулся, чтобы уйти.

– Ах, подождите, молодой человек.

Никита обернулся. Старушка смотрела на него ясными, живыми, проницательными глазами.

– Запамятовала я, ключик-то оставила Ксюша, еще до этих… угрюмых. Сейчас принесу. Но вы уж со мной к ней пройдете. Хоть и не тать, видно, а все ж я как в ответственности за квартиру.

Сухов только кивнул, сглатывая комок в горле.

В квартире Ксении он бывал раз пять и ориентировался в ней хорошо. Маленькая передняя, такая же кухня, гостиная и спальня. Везде чистота, уют, продуманность интерьера – ничего лишнего, но и не аскетизм. И ни одной картины! Имеется в виду – своей. Ксения не любила выставлять напоказ свое мастерство в бытовой обстановке. Хотя картины – современных художников – на стенах висели: два пейзажа Селиванова в гостиной и сказочный сюжет Мегрели в спальне.

Никита обошел комнаты, кухню – нигде ничего, ни следа борьбы или поспешного бегства, лишь тонкий слой пыли на книжных полках и серванте говорил о долгом отсутствии хозяйки. Вернулся в спальню – соседка следила за ним, склонив сухонькую седую головку на плечо, – заглянул в шкаф, а потом вдруг приподнял книгу, брошенную на тахту. Интуиция его не подвела: клочок бумаги и на нем три торопливых слова: «Не ищи – погибнешь! » И все.

Никита ощутил в груди холод и пустоту. В голове больно запульсировала жилка, лопнула с тихим звоном, словно стеклянная, и под черепом прозвучал знакомый гулкий шепот:

– Саммай…

– Что? – от растерянности Сухов заговорил вслух, хотя хорошо понимал, что слышит «голос» Вести.

– Саммай… – Шепот втянулся в кости черепа и стих. Никита хотел выругаться – он не понял, чего от него хотели, и вспомнил: саммай – состояние просветления в философии Дао, и Весть напомнила ему о единственной формуле, способной помочь.

Больше в квартире Ксении делать было нечего, и Сухов поспешил уйти, поблагодарив соседку за доверие. В памяти остался ее жест – она перекрестила его тихонько, но танцор не придал этому жесту значения.

В двенадцать часов пополудни они встретились с Такэдой у Никитских ворот и зашли в кафе: на улице было холодно. Первым информацией поделился Толя:

– Роман в больнице. Месяц назад на него напали, попал в реанимацию, но выжил. Сломаны два ребра и обе руки.

– О, черт! СС? !

– Без сомнения. К сожалению, Роман не учел, что против него действовала не обычная молодежная банда и даже не боевики-профессионалы мафии. Ни чести, ни совести не имеют ни те, ни другие, ни третьи, но «свита Сатаны» применяет, кроме всего прочего, оружие, против которого нет защиты.

– Излучатель холода?

Никита имел в виду короткое копье со светящимся наконечником, с помощью которого они ушли год назад из камеры РОМБ в Хабаровске. Картина странного боя встала перед глазами.

«Дипломат», отобранный у подполковника, открылся тогда только после вспышки ярости и гнева, которую пережил Сухов, надеясь, что заговорит Весть. Она и заговорила – удар по сознанию был настолько силен, что танцор на мгновение отключился, а когда пришел в себя – «дипломат» транскофа был уже открыт. Оставалось сунуть туда руку и вытащить… но что? Почему он тогда вытащил именно копье – вардзуни, как оно называлось на самом деле? Потому что думал о таком оружии? ..

Остальное произошло в течение двух-трех секунд: Никита направил острие копья на решетку окна и… оно сработало само! Синий-синий сноп прозрачного огня, вызвавшего волну острого холода, вонзился в окно, решетка и стекло исчезли беззвучно, испарились, осталось лишь выпрыгнуть наружу, что и сделали арестанты один за другим…